Сверхновая американская фантастика, 1996 № 05-06 - [11]

Возможно, этим и объясняется мой творческий спурт всю следующую неделю. Я нашел несколько свежих математических приемов, новое сопряженное преобразование. Задачи решались сами собой.

Я пытался тогда создать модель Вселенной, не отталкивающуюся от предположений о количестве ее измерений. Мы привыкли к нашим трем уютным пространственным координатам и вечнотекущему времени — то есть, к четырем измерениям. Когда Господь создавал Вселенную, чем был обусловлен этот выбор? Могли бы основные законы, управляющие Вселенной, работать, скажем в шести измерениях? Двадцати шести?

Такой вопрос, конечно, отдает наглостью. Кто или что может обусловливать деяния Бога?

Но все же мое воображение свободно витало в лабиринтах формул, ручка спешила заносить их на бумагу. Я сидел в необычайном оживлении и созерцал пляж внизу, где судьба — «тсииип!» — миловала меня.

Я прервал свои размышления, чтобы слетать на восток к родителям, на их золотую свадьбу. В Алабаме стояла жара, тяжесть тамошнего воздуха как-то успокаивала.

Когда долго блуждаешь в потемках, что свойственно исследователям, в разговорах с родителями хочется коснуться темы нейтральной, в которой все одинаково несведущи: политики, детей, экономики. Я чувствовал, что выхожу из колеи беспристрастной математики, являющейся, по моему убеждению, основой всего.

Мы с отцом после утренней церковной службы ехали на прием по случаю годовщины. Это был влажный, солнечный день. Я лениво вдыхал запах сосновой смолы, разлившийся в воздухе, когда отец притормозил возле предупреждающего знака. Мы снова тронулись, и тут что-то ворвалось в поле зрения. Это была машина, вынесшаяся из-за телефонного шкафа-распределителя. Я крикнул: «Стой, папа!» — в одно слово. Отец нажал на тормоза, и та машина врезалась нам в крыло.

Лобовое стекло разлетелось алмазными осколками. Стальной обломок вонзился мне в голову. Боли я не почувствовал, но по лицу потекла кровь.

Крики и боль в виске. Отец притянул меня к себе, стеклянные осколки посыпались на дно машины. Я спустил ослабевшие ноги на мягкий гудрон и помог отцу стянуть с себя рубашку.

Мы перетянули ею рану, чтобы остановить кровь, а я все повторял: «…закололи как свинью…» — пораженный потоком крови, хлеставшим из меня.

В узле, туго стянувшем голову, будто в кулаке, была зажата моя жизнь. Прислонившись к машине, я почувствовал легкость, воздушность в теле. Судя по геометрии столкновения, отец успел спасти меня: нажми он на тормоз чуть позже, та машина протаранила бы нас насквозь.

— Еще бы чуть-чуть — и конец, — пробормотал отец.

Люди в другой машине были сильно потрясены. После внезапного ошеломляющего столкновения в наступившей тишине все кругом снова медленно-медленно стало сливаться воедино. Босая женщина-водитель. Машина из проката. У женщины сломана рука. Эта женщина сидит в придорожной канаве, измазанная красной глиной, раскачивается и стонет.

Отец принял все сдержанно, но в ушах моих звенела тревога. Сосны пахли еще острее. Широкие листья трав, азалии, яркие желтые цветы — изощренные орудия размножающейся, полной жизни природы. До невероятия четкий мир вокруг и мое упорное присутствие в нем требовали столь же ощутимого объяснения.

Преследовавшая меня в то тусклое серое лето загадка была порождением моего вечного желания привести все к общему знаменателю. Оно присуще всем физикам.

Дух Эйнштейна все еще движет нами, и мы пытаемся найти объединяющий Вселенную принцип в симметрии, заключенной в законах, управляющих материей. Все великие ученые стремились к унификации: Ньютон, Эйнштейн… и в самом деле, природа часто начинает свой великий труд с чего-то незамысловатого, единого. Вначале гомогенный, океан каким-то образом дифференцировался на клетки и микроорганизмы, хищников и жертв. Наши общие бесприметные обезьяньи предки нарушили свою симметрию, произведя нас такими как мы есть: с замысловатыми языковыми символами и культурами. Появление разнообразия из общности — вечный процесс.

Мы все стремимся найти то первозданное единство. Мы надеемся, что вся природа развилась из безмятежной симметрии. Единый управляющий Закон, по мере того как расширялась Вселенная, распадался на составляющие, расщепляя единство, выплескивая на поверхность бытия четыре известных нам теперь силы.

Но что за странные это силы. Гравитация удерживает нас на нашей одинокой планете. Электромагнитные силы дарят свет, который нашептывает нам 6 далеких галактиках, о странных космогониях. Звезды мерцают в бескрайней черной пустоте, подогреваемые сливающимися атомами, которые подчиняются силам слабого взаимодействия. А под кажущейся незыблемостью материи таится большая сила — клей, скрепляющий ядро.

Я работал тогда, чтобы отыскать самую первичную, единую силу. Ни один лабораторный эксперимент не может привести нас к ней, потому что требуемые энергии должны быть сопоставимы с теми, что возникли в самый первый момент времени. Поэтому составить карту белых пятен Главного Закона предстоит аргонавтам по морям математики.

Вслушайтесь в дыхание нашей Вселенной, Земли, атомного ядра, наконец, крохотной былинки, называемой сверхнитью. Каждый шаг вглубь материи перекрывает двадцать порядков. Вот как далеко продвинулись наши теории.