Сверхновая американская фантастика, 1994 № 06 - [76]

То, что Люди Запада у Толкина лучше всех, из текста Муравьева еще как-то понять можно. Но там это совершенно по-другому объясняется.

В переводе Гэндальф (уже Белый), вразумляя Пиппина перед встречей с Правителем Гондора, сравнивает Теодена с Денетором как более простого конунга с искушенным в интригах правителем большого и древнего королевства.

«Это тебе не добродушный старец Теоден. Денетор — человек совсем иного склада, гордый и хитроумный, высокородный и могущественный властелин, хотя князем и не именуется».

Между тем в оригинале речь не идет ни о каком сравнении складов и нравов (параллель хитроумие-добродушие). Гэндальф подчеркивает высшее достоинство Денетора как потомка Людей Запада:

«Теоден — добрый старик. Денетор же — иной мерки, гордый и проницательный, человек более великого рода и мощи, хотя его и не называют королем».

Примечательно, что подобная оценка противоречит духу героического эпоса англосаксов — ценность человека там в первую очередь определяется его личностными достоинствами.

Мне кажется яснее всего об этом сказано в «Беовульфе»:

Каждого смертного

ждет кончина!

Пусть же, кто может,

вживе заслужит

вечную славу!

Ибо для воина

лучшая плата —

память достойная! (5)

Позволю себе в связи с этим напомнить, что Теоден, который, по мнению Гэндальфа, не более чем «добрый старик», встречает смерть, выполняя клятву предков, во главе своего войска на поле битвы, в то время как властитель «более высокого рода и мощи» отсиживается за стенами неприступной цитадели, а потом, решив, что дела приняли плохой оборот, устраивает себе погребальный костер, предварительно попытавшись затащить туда раненого сына.

Пытаясь объяснить, как автор допустил в своем тексте столь явный ляп, невольно приходишь к выводу, что происхождение было для него качеством, настолько определяющим личность, что всякие прочие ее проявления он рассматривал уже как несущественные.

Но может быть, тому виной просто недосмотр? Или же предполагалось, что Гэндальф ошибся — по сюжету перед встречей он уже достаточно давно не видел Денетора.

Дальнейшее чтение разрушает иллюзии. После разговора с гондорским Правителем маг высказывается о нем еще определеннее:

«Он вообще не чета людям нашего времени. Пиппин, — какой бы ни была его родословная, случилось так, что кровь Западного Края проявилась в нем почти полностью, как, кстати, и в его другом сыне Фарамире, в отличие от Боромира, которого он больше любил».

Перевод не дает возможности по достоинству оценить эту откровенную манифестацию позиции автора. Смысл приводимой выше фразы в нем искажен с точностью до наоборот — кровь подменяется духом, культурным наследием.

«Он вообще не чета нынешним людям, Пин: случилось так, что если не по крови, то по духу он — истый потомок нуменорцев; таков же и младший сын его Фарамир, в отличие от Боромира, хотя тот и был любимцем».

Кровь «Высшей Расы»[63] и присущее ей высшее достоинство в волшебном мире Средиземья — качество, являющееся не только достоянием пыльных библиотек и долгой памяти эльфов, которое способен исчислить лишь Мудрый. Качество настолько магнетическое, что при первом взгляде распознается даже по-руссоистски наивным хоббитом и настолько важное, что чувства, которые оно при этом рождает, описываются у Толкина столь детально, как может описываться лишь деятельность рассудка.

Ниже я привожу один из наиболее интересных пассажей:

«Гордый и печальный, он задержался на мгновение, чтобы сказать что-то стражникам, и глазеющий на него Пиппин ощутил, насколько он похож на своею брата Боромира, который пришелся ему по нраву с первого взгляда, вызвав уважение своей манерой поведения — величественной и доброй одновременно. Но вид Фарамира внезапно вызвал в глубине его сердца чувства, которые он раньше не испытывал. Ибо перед ним стоял тот, в котором ощущался дух высокого благородства, сродни временами вспыхивавшему в Арагорне, менее высокого, возможно, но и менее скрытого и отдаленного: один из королей рода людского, рожденный в позднейшие дни, но тронутый печатью мудрости и грусти древней расы».

С учетом приводимых выше евгенических разъяснений Гэндальфа внезапно возникшая в сердце хоббита иерархия приобретает следующий логически законченный вид:

Арагорн — прямой потомок нуменорцев, Фарамир — отдаленный, и Боромир — хоть и генетическая аномалия, но все еще свой мужик.

Прочитав соответствующий эпизод перевода, вы ни в жизнь ни о чем подобном не догадаетесь — высокая оценка героя там опять объясняется тем же самым культурным наследием.

«…В нем было высокое благородство, напоминавшее Арагорна, ну, может, менее высокое, зато ближе и понятнее: властитель иного склада, других времен, он все же наследовал и древнюю мудрость и древнюю скорбь».

Народы в романе ранжируются по тому же принципу.

На совете Светлых Сил, где решается судьба Кольца, государь Элронд в своем историческом экскурсе с грустью замечает:

«Но течение быстрых лет Средиземья подточило род Менельдила, сына Анариона, и Древо высохло, и кровь нуменорцев смешалась с кровью меньших людей».

Интересно, что это пресветлый государь имел в виду?