Сверхновая американская фантастика, 1994 № 06 - [65]

Активный выбор Добра как условие духовного роста яснее всего виден на примере самого Фродо. Он отнюдь не принадлежит к героическому типу, как Арагорн или Фарамир, или даже Гандальф; страшная задача — уничтожить Кольцо — обрушивается на него неожиданно, и в первый момент он пытается отказаться от нее. Но уже само решение взять ее на себя придает ему сил. Закон активного выбора Добра начинает действовать. В дальнейшем этот выбор встает перед Фродо не раз: в дебрях Туманных гор, в Ривенделле, в Лориене — каждый раз ему приходится решать, продолжать ли борьбу со Злом или отказаться от нее. Очень остро встает этот выбор в драматическом эпизоде с Боромиром, когда, чтобы продолжать борьбу, Фродо решает покинуть своих друзей и идти в Мордор один. Но еще более драматичный выбор между Злом и Добром в эпизоде укрощения Голлума, когда Фродо находит в себе силы пощадить это коварное и жалкое существо, жалостью привлечь и даже как-то привязать его к себе.

Концепция активного выбора в пользу Добра приводит нас к одной из самых своеобразных черт Среднего Мира: при общем высоком морально-этическом уровне, он совершенно безрелигиозен. В нем нет никаких божеств — ни добрых, ни злых; даже Саурон, несомненно сатанинский по характеру и функции (недаром его имя напоминает о Змее), не всемогущ и не бессмертен. Нет ни молитв, ни каких бы то ни было культовых действий: обращаясь к Огнемраку на мосту Хаазад-дум в Мориа, Гандальф говорит с ним от своего собственного имени, а не от имени какой-либо высшей силы. А обряд, выполняемый перед трапезой Фарамиром и его воинами, похож больше на акт учтивости, чем на культовый акт. Противники Саурона черпают силы для борьбы с ним в себе самих, а не в общении с каким-нибудь потусторонним миром, и это только возвышает их в наших глазах. Нет здесь и таких элементов религии, как понятие о грехе и загробном воздаянии. Система моральных ценностей настолько очевидна, что не нуждается в понятии греха, а о загробной жизни нет даже представления. Смертны все племена в Среднем Мире, смертны даже могучие кудесники. Одни только Эльфы не умирают, но, покидая этот мир, возвращаются на свою таинственную родину, где-то далеко на Западе, за Великим Морем. По аналогии с этим можно представить, что и Люди, и Коротыши, и Карлики — все равно смотрят на смерть, как на возвращение к некоему исходному состоянию, где не может быть речи ни о награде, ни о каре. Высокий этос сторонников Добра не обусловлен никакой религией; но, может быть, мир, в котором есть такое олицетворение Зла, как Саурон, и такие носители Добра, как Эльфы и Кудесники — такой мир и не нуждается в формальной религии.

4

Борьба Добра со Злом есть основная идея «Повести»; в ходе этой борьбы проявляется характер каждого из персонажей. Заметнее всех прочих развиваются на протяжении сюжета характеры Коротышей, особенно Фродо и Сэма.

В начале «Повести» Фродо — это простой Коротыш, чуждый «духу предприимчивости и отваги». В нем нет ничего героического, его первая реакция на проблему Кольца — страх. Но взяв на себя задачу доставить Кольцо в Ривенделль, «на консультацию» — как сказали бы мы теперь — к мудрому Эльронду, он уже поднимается на первую ступень к героизму и открывает в себе силы, о которых не мог даже подозревать. «Где я найду отвагу, чтобы продолжать путь?» — жалобно восклицает он в беседе с Гильдором, и Эльф отвечает ему «Отвагу часто находят там, где не ждут». Фродо и находит ее там, где не ждал — в самом себе. На совещании в Ривенделле он ясно видит всю угрозу Кольца и всю тяжесть предстоящей задачи. Он испуган, ему хотелось бы остаться здесь, под кровом прекрасного и мудрого правителя Эльфов, но, преодолев страх, он заявляет о готовности взять отчаянную Миссию на себя. Он и в дальнейшем неоднократно признается, что испуган. Он трепещет от страха в подземельях Мориа и с дрожью ужаса смотрит на мрачные равнины Мордора. Но снова и снова находит в себе силы преодолеть страх, бороться с опасностями и побеждать их. Трижды проходит он сквозь смерть, но познав смерть, он познает и ценность жизни. И если опасности закалили скромного Коротыша, то страдания научили сострадать. Услышав о Голлуме впервые, он говорит: «Какая жалость, что Бильбо не убил эту гнусную тварь!» Но сам, встретившись с Голлумом, жалеет и щадит его, а позже заступается за него перед Фарамиром. Он щадит и Сарумана, даже после того, как бывший кудесник хотел предательски убить его. Он находит доброе слово даже для ставшего жалким Гримы. Но это вовсе не мягкотелость: в стычках с Орками он так же беспощаден, как и все прочие, потому что Орки — враги жизни.

Столь же заметно изменяется на протяжении сюжета характер Сэма. Садовник и сын садовника, он сначала занимает при своем друге несколько подчиненное положение. Но уже во второй части он становится гораздо активнее, особенно в отношениях с Голлумом, а после столкновения с Шелоб активная роль окончательно переходит к нему. Теперь он — не просто помощник Кольценосца, но его единственная поддержка и «движущая сила» — без него Фродо, измученный гнетом Заклятого Кольца, нарастающим по мере приближения к своему первоисточнику, не смог бы сделать ни шагу. Сэм ведет его, ободряет, поддерживает, отдает ему последние капли воды в безводной пустыне вокруг Ородруина. Сэм, напрягая последние силы, помогает ему подняться на Гору Ужаса, а потом старается спасти его во время катаклизма и готов погибнуть вместе с ним. А когда оба они спасены и возвращены к жизни, Арагорн воздает должное неожиданному для него самого героизму Сэма: «Долог был путь для всех нас, — говорит он, — но твой был самым долгим». Вершиной этого пути духовного развития нужно считать эпизод с Голлумом на склоне Ородруина, когда Сэм готов был убить это коварное существо, но ему помешала жалость, доселе незнакомая: