Свекруха.ru - [44]

– Я занялась яблоками, – сокрушается Лизавета Сергеевна, когда я прохожу на большую светлую веранду. – Чего только с ними ни делала! Варенья наварила, компотов закрутила, а они все не заканчиваются никак. Элечка, я тебе с собой пакет яблок дам…

– Ой, спасибо, Лизавета Сергеевна, – я оглядываюсь в поисках того, где может скрываться Данила. Не сидит же он все это время сиднем в доме. Впрочем, если очень обижен, то сидит.

– А остальные нам с тобой надо порезать и просушить…

– Нам с вами? А… А что, в доме больше никого нет?

– Нет больше никого, – внимательно приглядывается ко мне старушка.

– Это я просто так спросила, – начинаю зачем-то оправдываться, изворачиваться.

Лизавета прячет улыбку, отворачиваясь от меня, и начинает суетиться, набрасывая на стол скромный обед.

Я попыталась отказаться, но не тут-то было, она усадила меня и накормила борщом. Мы выпили с ней чаю с батоном и очень вкусным яблочным вареньем. Таким вкусным, что я решила пожертвовать выходным и разрезать на мелкие кусочки все яблоки, пугающим количеством сложенные в двух тазах и одном ведре. Разумеется, если бы здесь был Данила, мы, кто знает, вдруг, да и помирились бы. Но, значит, не судьба.

После чая Лизавета потянула меня на прогулку по своему небольшому ухоженному участку, я восторгалась и радовалась урожаю так же искренне, как и она. Вообще, мне всегда нравилась бабушка Данилы, было в ней что-то такое ласковое и теплое, что позволяло рядом с ней чувствовать себя комфортно.

– Держи, – после прогулки мы вернулись на веранду, и она торжественно вручила мне ножик.

– Приступим, – выдохнула я, придвигая к себе самый большой таз.

– Смотри, Элечка, яблоко легко резать на руке, но если захочешь, я дам тебе разделочную доску.

– Не нужно, я умею, – отмахнулась я.

Действительно, я любила есть яблоки с ножа, за что меня ругал Данила. Снова я о нем…

– Элечка, – Лизавета Сергеевна по-птичьи склонила голову на бок, – у вас с Даней неладно?

Честно говоря, подобный вопрос я ожидала, но так и не придумала, как же на него ответить.

– Мы поссорились, – тяжело вздохнула я, безжалостно кромсая несчастный фрукт. – Уже давно. А вчера поссорились еще раз.

– Понимаю, – мягко улыбнулась Лизавета Сергеевна, – первый кризисный период.

– Это вы о трехлетии брака?

Она кивнула.

– Вам с Даней нужно родить ребенка. Сегодня молодежи нелегко решиться на пополнение семьи, – следом за мной вздохнула Лизавета, – ни квартиры, ни положения, ни денег. Но любовь, девочка, требует постоянной подпитки, она тонет в повседневности бытия. Нужно уметь приносить ей жертвы, не обращая внимания на материальное благополучие. Или вам еще что-то мешает?

– Ну, как сказать, чтобы вы не обиделись, – хмыкнула я. Раз уж она хочет откровенности, то не стану врать. – Нонна меня не любит, Нонна Викторовна. Вот почему Данила к ней ушел?!

– По-твоему, лучше бы он ушел к любовнице? – изумилась Лизавета.

– Нет, это тоже плохо, – вздохнула я. – Но мог бы уйти жить к другу! Друг так долго бы не выдержал, и Данька давно уже вернулся бы обратно. А Нонна, Нонна Викторовна, только рада, что сын с ней живет.

Наверное, я говорила слишком эмоционально, но меня все это просто допекло.

– Ты ошибаешься, Элечка, – мягко укорила меня старушка. – Нонне не все равно. Она сегодня мне позвонила и попросила, чтобы я с тобой поговорила.

– Зачем? – удивилась я. – Она была у меня утром, мы говорили.

– Видимо, вы обе не доверяете друг другу. А старому человеку можно рассказать все.

– Почему это? – недоверчиво спросила я.

– Знаешь, есть у Тютчева такие замечательные стихи, – Лизавета встала со стула и подошла к окну. И стала декламировать, глядя на свой яркий, ухоженный палисадник.

Когда дряхлеющие силы

Нам начинают изменять,

И мы должны, как старожилы,

Пришельцам новым место дать, -

Спаси тогда нас, добрый гений,

От малодушных укоризн,

От клеветы, от озлоблений

На изменяющую жизнь;

От чувства затаенной злости

На обновляющийся мир,

Где новые садятся гости

За уготованный им пир;

От желчи горького сознанья,

Что нас поток уж не несет,

И что другие есть призванья,

Другие вызваны вперед;

Ото всего, что тем задорней,

Чем глубже крылось с давних пор,

И старческой любви позорней

Сварливый старческий задор.

Она говорила, а я смотрела на маленькую, чуть сгорбленную годами старушку в старой шляпке и застиранном переднике, читающую молитву своего поколения, убеленного сединами и удостоенного великой мудрости, и думала. Думала, что скажу ей все потому, что не смогу соврать этой чудесной женщине, и она меня обязательно поймет. Скажу потому, что она не Нонна и не свекровь. И я люблю бабушку Данилы, люблю Данилу… Я не заметила, как последние слова произнесла вслух.

– Я тоже любила своего Сашеньку, – печально улыбнулась Лизавета Сергеевна. – Ох, как же мы любили друг друга. И радовались, когда Коленька родился, всем общежитием его рождение отмечали…

– Я беременна, Лизавета Сергеевна.

– Вот и хорошо, – старушка встрепенулась и подошла ко мне, обняла и прижала к груди мою голову. – Значит, скоро помиритесь окончательно.

– Не помиримся, – замотала я головой, уткнувшись ей в фартук, – он спросил, от кого ребенок, а Нонна говорит, что Даниле сначала нужно получить сте-е-епень…