Свеча горела - [8]

Смеются и вырваться силятся

И выпрямиться, как прежде,

Да капле из рылец не вылиться,

И не разлучатся, хоть режьте.

Сложа весла

Лодка колотится в сонной груди,

Ивы нависли, целуют в ключицы,

В локти, в уключины – о погоди,

Это ведь может со всяким случиться!

Этим ведь в песне тешатся все.

Это ведь значит – пепел сиреневый,

Роскошь крошеной ромашки в росе,

Губы и губы на звезды выменивать!

Это ведь значит – обнять небосвод,

Руки сплести вкруг Геракла громадного,

Это ведь значит – века напролет

Ночи на щелканье славок проматывать!

Весенний дождь

Усмехнулся черемухе, всхлипнул, смочил

Лак экипажей, деревьев трепет.

Под луною на выкате гуськом скрипачи

Пробираются к театру. Граждане, в цепи!

Лужи на камне. Как полное слез

Горло – глубокие розы, в жгучих,

Влажных алмазах. Мокрый нахлест

Счастья – на них, на ресницах, на тучах.

Впервые луна эти цепи и трепет

Платьев и власть восхищенных уст

Гипсовою эпопеею лепит,

Лепит никем не лепленный бюст.

В чьем это сердце вся кровь его быстро

Хлынула к славе, схлынув со щек?

Вон она бьется: руки министра

Рты и аорты сжали в пучок.

Это не ночь, не дождь и не хором

Рвущееся: «Керенский, ура!»,

Это слепящий выход на форум

Из катакомб, безысходных вчера.

Это не розы, не рты, не ропот

Толп, это здесь, пред театром – прибой

Заколебавшейся ночи Европы,

Гордой на наших асфальтах собой.

Свистки милиционеров

Дворня бастует. Брезгуя

Мусором пыльным и тусклым,

Ночи сигают до брезгу

Через заборы на мускулах.

Возятся в вязах, падают,

Не удержавшись, с деревьев.

Вскакивают: за оградою

Север злодейств сереет.

И вдруг, – из садов, где твой

Лишь глаз ночевал, из милого

Душе твоей мрака, плотвой

Свисток расплескавшийся выловлен.

Милиционером зажат

В кулак, как он дергает жабрами

И горлом, и глазом, назад

По-рыбьи наискось задранным!

Трепещущего серебра

Пронзительная горошина,

Как утро, бодряще мокра,

Звездой за забор переброшена.

И там, где тускнеет восток

Чахоткою летнего Тиволи,

Валяется дохлый свисток,

В пыли агонической вывалян.

Звезды летом

Рассказали страшное,

Дали точный адрес,

Отпирают, спрашивают.

Движутся, как в театре.

Тишина, ты – лучшее

Из всего, что слышал.

Некоторых мучает,

Что летают мыши.

Июльской ночью слободы

Чудно белокуры.

Небо в бездне поводов,

Чтоб набедокурить.

Блещут, дышат радостью,

Обдают сияньем,

На таком-то градусе

И меридиане.

Ветер розу пробует

Приподнять по просьбе

Губ, волос и обуви,

Подолов и прозвищ.

Газовые, жаркие,

Осыпают в гравий

Всё, что им нашаркали,

Всё, что наиграли.

Уроки английского

Когда случилось петь Дездемоне, –

А жить так мало оставалось, –

Не по любви, своей звезде, она –

По иве, иве разрыдалась.

Когда случилось петь Дездемоне

И голос завела, крепясь,

Про черный день чернейший демон ей

Псалом плакучих русл припас.

Когда случилось петь Офелии, –

А жить так мало оставалось, –

Всю сушь души взмело и свеяло,

Как в бурю стебли с сеновала.

Когда случилось петь Офелии, –

А горечь слез осточертела, –

С какими канула трофеями?

С охапкой верб и чистотела.

Дав страсти с плеч отлечь, как рубищу,

Входили, с сердца замираньем,

В бассейн вселенной, стан свой любящий

Обдать и оглушить мирами.

Занятье философией

Определение поэзии

Это – круто налившийся свист,

Это – щелканье сдавленных льдинок,

Это – ночь, леденящая лист,

Это – двух соловьев поединок.

Это – сладкий заглохший горох,

Это – слезы вселенной в лопатках,

Это – с пультов и флейт – Фигаро

Низвергается градом на грядку.

Всё, что ночи так важно сыскать

На глубоких купаленных доньях,

И звезду донести до садка

На трепещущих мокрых ладонях.

Площе досок в воде – духота.

Небосвод завалился ольхою.

Этим звездам к лицу б хохотать,

Ан вселенная – место глухое.

Определение души

Спелой грушею в бурю слететь

Об одном безраздельном листе.

Как он предан – расстался с суком!

Сумасброд – задохнется в сухом!

Спелой грушею, ветра косей.

Как он предан, – «Меня не затреплет!»

Оглянись: отгремела в красе,

Отпылала, осыпалась – в пепле.

Нашу родину буря сожгла.

Узнаешь ли гнездо свое, птенчик?

О мой лист, ты пугливей щегла!

Что ты бьешься, о шелк мой застенчивый?

О, не бойся, приросшая песнь!

И куда порываться еще нам?

Ах, наречье смертельное «здесь» –

Невдомек содроганью сращенному.

Болезни земли

О еще! Раздастся ль только хохот

Перламутром, Иматрой бацилл,

Мокрым гулом, тьмой стафилококков,

И блеснут при молниях резцы,

Так – шабаш! Нешаткие титаны

Захлебнутся в черных сводах дня.

Тени стянет трепетом tetanus[5],

И медянок запылит столбняк.

Вот и ливень. Блеск водобоязни,

Вихрь, обрывки бешеной слюны.

Но откуда? С тучи, с поля, с Клязьмы

Или с сардонической сосны?

Чьи стихи настолько нашумели,

Что и гром их болью изумлен?

Надо быть в бреду по меньшей мере,

Чтобы дать согласье быть землей.

Определение творчества

Разметав отвороты рубашки,

Волосато, как торс у Бетховена,

Накрывает ладонью, как шашки,

Сон и совесть, и ночь, и любовь оно.

И какую-то черную доведь[6],

И – с тоскою какою-то бешеной –

К преставлению света готовит,

Конноборцем над пешками пешими.

А в саду, где из погреба, со льду,

Звезды благоуханно разахались,

Соловьем над лозою Изольды

Захлебнулась Тристанова захолодь.

И сады, и пруды, и ограды,

И кипящее белыми воплями

Мирозданье – лишь страсти разряды,

Человеческим сердцем накопленной.