Свалка - [4]

Он выпустил ароматный, но вялый и импотентный, как все европейское, дым голландской сигары – в сторону далекой теперь уже Кубы и посмотрел на соучастницу. Соучастница блестела лаковым черепом, блестела черными, звериными глазами, блестела белыми, звериными зубами, она сыто рыгала, в руке ее, сияя зеленью в бокале, подрагивал «шартрез» - наверняка, поддельный, но красивый. Она сама сейчас была красива и выпукла в свете свечей и на фоне грязных стен – как будто сошла с полотна Иеронима Босха – со своей кривой ухмылкой и собачьим носом. Он ухмыльнулся ей в ответ – в ответ ей ухмыльнуться было уместно всегда - и заздравно поднял свой бокал – «Метакса» в нем, как и его заздравие, были неподдельными. В этот момент он испытал чувство ирреальности происходящего. Ему вдруг показалось, что в поднятом бокале, как в волшебном шаре, мелькнули снежинки, и лицо девочки обратно преломилось в нем, став лицом ангела. Он смигнул, чувствуя головокружение, но водоворот снежинок затягивал его, вдруг девочка взвизгнула – и все стало на свои места. Он вытер выступивший на лбу холодный пот и залпом выпил коньяк. Сразу потеплело.

Сразу приблизились огни свечей и отдалились грязные стены и грязный, холодный мир за стенами. О, коньяк! Да святиться имя твое, да придет царствие твое, да сгорит в твоем золотом огне вся грязь и суета этого мира! Да будет проклята тщета богов, да обратиться в прах импотентность религий, перед Новым Заветом органической химии, ибо нет бога, кроме священной молекулы, изменяющей сознание, преосущественной в ковчеге перегонного куба!

Он загасил парфюмерно пахнущую сигару и закурил папиросу, изготовленную местными умельцами из табака, произрастающего на этих гиблых землях. Он сам был порождение этих гиблых земель, его организм привык ко всему дрянному, как организм крысы, выросшей на мусорнике, и только дух, взыскующий чистоты, предпочитал алкоголь из тех краев, куда Вакх принес цивилизацию и чистую религию – из Греции. Он усмехнулся, выпустив серо-зеленый дым – лицо его подружки очень напоминало лица подружек Вакха, какими они сохранились на древних барельефах – с ухмылками и подпорченными носами.

Он был не единственным насельником здешних гиблых мест – здесь жили и другие крысы. Как крысы они ненавидели все, что вне их мусорника, никому из них в голову бы не пришло доносить властям о его маленьких шалостях на дороге. Как крысы – они видели все, хотя он никого не видел, когда вел машину к своей хибаре. И как крысы, они жрали любой кусок из любых рук, ненавидя и эти руки и других крыс.

Жадность и голод были очевидной причиной того, что его вычислили вообще, а то, что покойный меценат оказался важной шишкой, было неочевидной причиной того, что вычислили так быстро и так оперативно.

Девчонка почувствовала что-то за несколько мгновений до того, как они ворвались в дом – она напряглась, она потянула носом – но было уже поздно.

Они вышибли дверь, и комната мгновенно наполнилась общим воплем людей в дорогих костюмах и с дорогим оружием в руках. Его сшибли вместе со стулом на пол, он ощутил вспышку боли и ярости – затем послышался стук падающих тел, и все стихло.

Постанывая, он поднялся на ноги. На грязном полу, среди разбросанных ломтей ветчины и коротких автоматов, лежало семь неподвижных тел. Мгновение он постоял, потом быстро поднял автомат и направил его на дверь. Но никто больше не появился. Девчонка зашевелилась и встала из угла. Она была единственной, кто пошевелился. Он прошелся между телами, осторожно тыкая в них ботинком, а потом – переворачивая на спину. Все они выглядели мертвыми и были мертвыми – но без всяких видимых повреждений. Он потянул носом и тут же понял бессмысленность этого – если бы в воздухе был газ, то некому было бы принюхиваться. Он показал девочке рукой – сиди, мол, тихо. А сам осторожно вышел из дома во двор с автоматом в руках. Нигде не было ни движения, ни света, ни звука. Он вышел со двора и, крадучись в темноте, прошел по обочине дороги метров двести, пока не увидел два больших черных джипа – как две глыбы марка. Огрызок луны выглянул из-за туч. От одной из машин в его сторону двинулась темная фигура. Не задумываясь, он дал короткую очередь. Человек ударился спиной об автомобиль и сполз на дорогу. Выждав несколько секунд, он осмотрел обе машины, там было пусто.

Когда мощный, трофейный «БМВ» уносил их прочь из гиблого места – в еще более гиблые места – за их спинами полыхал хутор, набитый трупами, корчащимися в огне, и падальщики, привлеченные вонью паленого мяса, уже подбирались со всех сторон к джипам, брошенным на дороге.

Глава 9

Нет машины, лучше машины, изготовленной в зеленной Баварии умелыми немецкими руками, умеющими делать лучшие в мире «Газенвагены», «народные вагоны» и жирные от вложенного в них труда и денег элитные седаны. Здесь все отзывалось на малейшее прикосновение пальцев – рук или ног – сенсорно, как тело женщины. Бесшумно и почти мгновенно набиралась с места скорость, мягко вдавливая тела в подушки сидений и мягко, от единого прикосновения пальцев, подобно послушной женщине, падали на спинку сиденья, предлагая место и негу телу. В таком салоне можно было кричать от боли или от оргазма – никто не услышит. В таком салоне можно было заблевать салон – и все равно будет пахнуть дорогими сигарами и деньгами. Такая машина может выглядеть, как шлюха – но шлюха, которой целуют и лижут ее лаковую задницу и которая, даже в старости, остается роскошной. Кто, кроме немцев, мог придумать такой цвет, оливково-зеленый – даже на ощупь и на вкус? Никогда банзай-японцы, со всем своим дзэн-буддизмом или американцы – пусть даже оттянут средства от постройки пары-тройки авианосцев – не сумеют создать такую машину. Такую машину можно пристрелить в порыве страсти, как неверную любовницу – но ее невозможно было просто бросить, и сжечь ее было преступлением – все равно, что брызнуть кислотой в лицо Моне-Лизе.