Свадебный круг - [39]

Серебров знал: Огородов такой, он обиду не простит, но ему-то наплевать на огородовские козни. Подумаешь. Он — не Евграф Иванович, стреляться не будет. Он и сам может отомстить, если понадобится.

Серебров с облегчением проскочил мимо старика охранника, пившего чай из солдатской кружки, и сбежал с банковского крыльца.

Слова о том, что Огородовы решили отдать Верину дочку в дом малютки, не давали Сереброву покоя. Неужели Вера пошла на такое? Сказать правду могла только она сама. И Серебров решился. Поздно вечером он завернул в Ильинское и, оставив мотоцикл в кустах ивняка, осторожно пробрался в густеющей темноте к учительскому дому. Главное, ни на кого не напороться. Он прокрался к окну. В Вериной комнате горел свет. Из предосторожности (вдруг там кто-то есть, кроме Веры) Серебров заглянул через уголок окна, где отошла занавеска, в комнату. Вера проверяла тетради у бокового столика. В свете настольной лампы было видно ее лицо. Волосы уложены на затылке узлом. Прическа солидных, уважаемых женщин с педагогическим стажем. Все у нее было основательно продумано. Даже то, что она назвала дочку Танечкой — не с бухты-барахты. Определенно, в честь пушкинской Татьяны.

Серебров разглядел кроватку, прикрытую от света. Значит, девочка дома. Досадуя на скрипучий пол, который выдавал его при каждом шаге, Серебров подошел к двери Вериной комнаты и постучал.

— Входите, — послышался приглушенный голос Веры, и Серебров под ее удивленным взглядом шагнул через порог. Конечно, его здесь не ждали. В больших Вериных глазах полыхнули недоумение, обида, горечь и беспомощность.

— Это я, — глупо сказал Серебров. — Здравствуй. Прости, но я так беспокоился, — добавил он, топчась у порога.

— Бедный, — вставая, сказала она. — Ты пришел, чтоб я тебя успокоила?

— Нет, я… Где она? Танечка. Можно, я посмотрю? — сказал он и улыбнулся. Улыбнулся растерянно, заискивающе. Много противных низменных чувств отразилось в этой улыбке.

— Стоит ли? — отчужденно проговорила Вера, заслоняя собой кроватку.

— Но я ведь… Она ведь и моя дочь, — сказал Серебров с какой-то неумной претензией.

— А ты убежден? — задиристо спросила Вера. Лицо у нее пошло пятнами. Голос дрогнул.

— Ну зачем ты так? — умиротворяюще возразил Серебров.

— Ласковее не могу и не хочу! — отрезала Вера.

Как она разговаривала с ним! Какие колючки высовывались из каждого слова. Но он старался не замечать этих колючек. Он их вовсе не хотел замечать. Вера права. А как ей иначе быть? Принимать его, труса и беглеца, с распростертыми объятиями: как я рада, наконец-то ты пришел, долгожданный!

— Можно, я немного посмотрю, — сказал просительно Серебров, делая шаг к Вере. И получилось опять по-детски глупо. Словно соседский мальчишка из любопытства просил взглянуть, как выглядят маленькие дети, похожи ли они на кукол. Вера ничего не ответила. Серебров на цыпочках подошел к кроватке. Заглянул. Спал ребенок. В капорчике. Сосал пустышку с оранжевым колечком. Черные ресницы, еле заметным мазком бровки. Нет, она не в Веру. Вера русая. А это милое темнобровое круглоликое создание с крохотным носиком, нежными щечками — в него. Конечно, Танечка похожа на него. Ведь дома есть фотография: он маленький, и Танечка такая же точно, такая же, как он.

— Я маленький такой же был, — сказал обезоруженно он, не отрывая взгляда от девочки. — А глаза у нее какие?

— Ты что, решил полную экспертизу провести? — опять колюче насторожилась Вера. — Карие, карие у нее глаза. У тебя какие? У тебя зеленые, так что можешь быть спокоен — не заподозрят.

— У меня серые, — уточнил Серебров.

— Ну а теперь уходи, — вдруг решительно сказала Вера, взмахивая рукой. — Ох, господи, лучше бы ты куда-нибудь уехал. — У нее дрогнули губы, она отвернулась к окну.

Серебров шагнул к ней, неуверенно притронулся к плечу. Она возмущенно повела плечами, сквозь слезы ненавидяще прошептала:

— Уходи, слышишь, уходи!

Он повернул ее к себе, пытаясь заглянуть в глаза.

— Ну зачем так? Я же… — но Серебров устыдился самого себя и умолк, опустил руки. Нет, он, конечно, подонок из подонков. Его миротворческие потуги — ханжество. Вера прекрасно понимала это. И он это понимал. Каждый его вопрос был то глупым, то бестактным, то обнаруживал скрытый подлый умысел. Однако, все больше теряя уверенность в себе, Серебров не хотел уходить, ждал, что Вера успокоится и у них получится согласный разговор. Он не знал, как ему спросить, правду ли сказал Николай Филиппович о доме малютки.

— Ну можем мы говорить с тобой по-серьезному? — садясь сказал он.

— О чем? — вскинула она досадливый взгляд.

— Обо всем. Может, даже о том, чтоб мы навсегда уехали вместе из Крутенки и чтоб нам никто не мешал, — неуверенно сказал он, отступая от кроватки.

— Это ты сейчас придумал? Любовь по принуждению — не любовь, — отчеканила Вера. Они стояли друг перед другом, и Вера всем своим видом хотела показать, что он тут вовсе не нужен.

Он чувствовал себя великодушным, а она вот сразу поняла, что это не великодушие, а двоедушие.

«Да, если бы у меня было твердое намерение взять их к себе, жениться на Вере, разве такими были бы слова?» — пронеслось у него в голове. Она была умна и прозорлива, чувствовала, что он все это придумал, чтоб оставить о себе хорошее впечатление. А у него не было сил признаться ей, что она права, он изобразил обиду.