Свадебные колокола - [71]

И, ощущая пресный привкус дождя на губах, Веня поднял лицо к нему и весело рассмеялся.

Кругом танцевал дождь. И пропало ощущение времени, дня, словно Веня сам без устали танцевал вместе с дождём и не знал, где он и когда окончится эта обворожительная музыка.

Потом он подошёл к застеклённой газете и прочитал, что сегодня четвёртое ноября тысяча девятьсот шестьдесят четвёртого года. Вене показалось, что он получил драгоценный подарок к празднику.

У них в колонне ко всем праздникам делались подарки, а Гуревич каждый раз упирался и вечно ныл, что нечего разбазаривать деньги по пустякам. Но разве это пустяки? Да и что он мог сделать один, когда на него наседали с десяток таких молодцов, как Костя Луньков и Калашников? Веня тоже привезёт всей колонне подарок к празднику и заставит Гуревича плясать. Машину с уголками они не отправят на склад и не разгрузят до тех пор, пока Гуревич не спляшет «Цыганочку». Гуревич отчаянный танцор. Ему бы петь и плясать в ансамбле. Вот какой у них начальник колонны!

С газеты на Веню смотрел старый человек в траурной рамке, и группа товарищей писала, что он до конца своих дней был настоящим человеком.

Почти в каждой газете, горько подумал Веня. В каждой газете. Может быть, таких вот, как этот, когда-то тоже называли психом и непутёвым? И, умирая, он, верно, шутил со своей женой, что мог умереть гораздо раньше.

Веня прошёл в маленький сквер на площади. Подстриженные кусты были гладкие и ровные, как шкура убитого медведя, а деревья стойко держались под дождём и не хотели расставаться с последними листьями. Но ливень метко сбивал листья, как стрелок в тире маленькие железные фигурки.

Веня шёл по узкой аллее, усыпанной мокрыми листьями, словно по ковру. Ковёр был в жёлтых, багровых и коричневых пятнах.

Он остановился у памятника Ленину, здесь обрывался ковёр, и, вытирая мокрое лицо запястьем руки, тихо сказал:

— Здравствуй.

Теперь он имел право поздороваться с ним так же просто, как и с Чеховым, чей портрет висел у него на стене в вагончике. Он вставал утром и говорил: «Здравствуй, Чехов!», а засыпая, прощался с ним. И каждый раз Филин шипел с нижней полки, что Венька ненормальный псих и его нужно отвезти в больницу.

Дурачок этот Филин, и пора из него всю эту молодую дурь выколачивать. Давно пора. Придётся мне в руки брать дубинку, и пусть Валерка Филин будет висеть на моей совести.

Веня зашёл в телефонную будку. В ней стоял слабый запах женских духов. На стенах были написаны номера телефонов и полдюжины женских фамилий.

У Вени была только одна монета, а позвонить ему нужно было два раза. Он задумался. Потом улыбнулся и снял трубку. Он бросил монету, нажал правой рукой кнопку и, не отпуская её, левой набрал номер. Затем мягко и резко ударил по рычагу — монета зазвенела, вылетев обратно, и Веня услышал голос Штейнберга:

— У телефона!

— Это я, — тихо сказал Веня.

— А, это ты, братец! — загремел голос в ответ. — Могу тебя обрадовать — «Спартак» сыграл вничью при шести голевых моментах. Позор!

— И я вас тоже могу обрадовать.

— Чем? — испуганно и осторожно спросил Штейнберг.

— Ганка дал уголки и продлил лимит. Можем ехать в ресторан. У меня сегодня фамильный праздник!

— Где ты нашёл Ганку? — быстро спросил Штейнберг. — Ты был у него дома?

— Нет. Мы встретились в горкоме партии.

Штейнберг засопел в трубку и ничего не ответил.

Венина радость не тронула его, она была для него поражением. Но он поверил сразу, потому что понимал людей и знал им цену.

Но у него всё-таки было самолюбие, и он отказался от ресторана, от вина и шашлыков по-карски. Они простились. Однако Веня любезно напомнил ему, что доставка уголков лежит на совести великого коммерсанта, проигравшего пари, что выезжать Веня намерен завтра во второй половине дня и что праздник Штейнбергу придётся встречать в своей родной колонне.

Всё так же шёл, не затихая, дождь.

Веня приоткрыл дверь будки, и к нему ворвался свежий запах осенних листьев вместе с порывом сырого воздуха.

Веня второй раз бросил ту же монету, набрал три тройки — Наташин телефон, а трубку подставил под дождь.

— Да, — где-то очень далеко сказала Наташа. И повторила: — Слушаю.

— Дождь идёт, — ответил Веня. — Слышишь? Ты любишь дождь?

Она не ответила.

— Злодейка!

— Да.

— Ты любишь дождь?

— Я люблю танцевать, когда дождь за окном, — ответила трубка тихим голосом, словно Наташа была где-то далеко-далеко, в Дании, а не рядом, в этом городе. — Тогда мне кажется, что дождь — это большой джаз и нужно уметь его слушать. Я танцую и слушаю. И слышу, как поёт дождь.

Веня нахмурился и сказал:

— Глупенькая. Дождь не может быть джазом. Ты ничего не понимаешь, Злодейка. Дождь — это звон далёких колоколов.

— Если хочешь, пусть будет так, — согласилась Наташа.

— А чего хочешь ты? — спросил Веня.

— А я хочу погулять на твоей свадьбе и напиться хоть один раз в жизни. Это, наверное, интересно?

— Не думаю, — улыбнулся Веня.

— А свадьба?

— Если она будет, то будет совсем скоро. Ты уже можешь ходить по магазинам в поисках свадебного подарка. Подарки должны быть маленькими, чтобы они занимали много места. У меня пока ещё нет квартиры.

— А ты с ней ни разу не ругался? — тихо и каким-то странным голосом спросила Наташа.