Свадебные колокола - [16]

— Эй, приятель! — закричал Веня в темноту, в которой яростно шумел дождь. — Шагай сюда!

Когда грязный, перепачканный и мокрый Сёмка уселся рядом с Калашниковым на сиденье, Веня рассмотрел его.

Есть на «Мосфильме» механик съёмочной аппаратуры Коля Досталь, который неожиданно для всех стал одним из главных героев фильма «До свидания, мальчики!». Так вот, если его дней десять не кормить, а держать на воде и чёрных сухарях и заставить каждый день делать утреннюю зарядку, а потом надеть на него поношенную лётную кожанку, которую по дешёвке можно купить на толкучке в Красноярске, и здоровенную кепку, завалявшуюся в реквизите «Мосфильма», тогда перед вами и появится Сёмка.

Он грустно смотрел на Веню и быстро говорил:

— Склизко, чёрт-те что. Не берёт, обезьяна, подъём! Не берёт, и всё тут. У тебя пожрать что-нибудь найдётся? Я тут вторые сутки торчу, и хоть бы одна машина прошла.

— Вот я и приехал за тобой, — сказал Веня.

Он полез за сиденье, стёршееся от времени и пассажирских спин, и достал пакет Гуревича. Протянул его парню.

— Ты давай лопай, а я пойду посмотрю.

— А чего смотреть? — не понял Сёмка. Он удивился, пожал плечами и набросился на ужин Гуревича. — Если я не проеду, никто не проедет.

— Тоже мне Жан Лаперуз, — улыбнулся Веня и соскочил с подножки.

Он внимательно осмотрел всю балку, скользкий подъём и расстроился — дорога была паршивая, глинистая, набухшая от дождя, а другого пути не было.

Здесь можно потерять целый день, подумал Веня, если ничего не придумать. Просто так отсюда не выбраться. Пробалбесимся кряду часов десять, и всё будет без толку. Но нас двое. Что-нибудь можно придумать.

Когда Веня вернулся и, стряхнув с резиновых сапог грязь, забрался обратно в кабину, Сёмка, уминавший за обе щёки хлеб с варёной колбасой, спросил его:

— На трубе играешь?

Веня молча отобрал у него зелёную флягу со спиртом и закрутил её пробкой, болтавшейся на тонкой железной цепочке.

— Труба отыгралась, — сказал он и вспомнил рыжего Костю Лунькова. Три года назад Костя сагитировал его развесить по тайге, вокруг их вагончиков, плакаты к ноябрьским праздникам. Они писали лозунги на простынях, которые рвали пополам, и получилось довольно здорово. Они ушли дальше, а плакаты так и остались на соснах.

— Ты согрелся? — спросил Веня.

— Ничего, терпимо. Ну чего ты там высмотрел? — Сёмка кивнул на окно и прислушался к дождю.

Тёмные нити дождя колотили радиатор, словно кто-то стучал твёрдыми пальцами то столу.

Веня задержал взгляд на кепке соседа и уверенно ответил:

— Через пару часов выберемся отсюда. Хочешь, поспорим на твою кепку?

— Да мне кепку не жалко, я её на стадионе нашёл в Киеве. Киевляне тогда продули торпедовцам, и кто-то с горя, поди, оставил. Мне тебя жалко. — И на лице Сёмки и вправду отразилась жалость, словно он наелся не колбасы, а хины. — Отсюда и твой Лаперуз не выберется.

— Брось ты паниковать, — сказал Веня. — Мы разожжём костёр и натаскаем песку по всему подъёму. Раз плюнуть — и ты дома.

У Сёмки глаза полезли на лоб:

— Таскать землю? Ты сдурел, ей-богу. Точно, сдурел. Что на ночь глядя беситься? Слышишь? — Он снова прислушался к стуку дождя по радиатору и, оперевшись на трубу, продолжал: — Ишь поливает. Что я, чокнутый? Таскать землю! Лучше сидеть здесь до второго пришествия. Всё равно, говорю я тебе, не выберемся. Я уже двадцать раз пробовал — гиблое дело. А трактор Фисенко за мной всё равно пришлёт рано или поздно.

— Прохладно, — сказал Веня. Ему захотелось спать.

В кабине было тепло и удобно. Пахло бензином и потом.

— Это точно, — ответил сосед. — А будет ещё холоднее. Подморозит ночью.

— Когда замёрзнем, в челюскинцев поиграем, — сказал Веня. — Ну что? Будем начинать?

— Артист! — засмеялся Сёмка. — Я же знаю, это твоя труба. Пойми, извозимся, как суслики, и всё без толку. Дорогу, друг, понимать надо. Ты здесь, поди, первый раз едешь? Да и куда нам спешить? У меня картишки есть. В «петуха» заболтаем. — Сёмка полез в карман и извлёк потрёпанную колоду карт, вернее, половину колоды, потому что вторая половина была сделана от руки из тонкого картона.

— Я спешу, — тихо сказал Веня. — Мне в город надо приехать пораньше. Вообще-то давай отдохнём немного, ты двое суток торчишь здесь. Устал небось.

Сёмка словно этих слов и дожидался. Он поудобней устроился, прижав к себе трубу, и через пару минут дрых без задних ног.

Дождь ещё постучал немного и, устав, перестал.

Веня немного посидел в тёплой кабине, лень было тащиться в сырость, в грязь, в темноту. Но когда-то же надо было приниматься за работу, и лучше за неё приниматься сразу. На стекле была открытка с южным пейзажем — кипарис, море и чайки над парусом.

В Крыму сейчас купаются люди, подумал Веня, кости свои греют на солнце и кушают виноград. Приятно. Здесь, конечно, хуже, но тоже неплохо.

Он посмотрел на спящего Сёмку, на бусинки воды, катившиеся по стеклу, и выбрался из машины. Он поёжился от озноба и почувствовал, как мурашки поползли по телу. Веня забрался с ведром в пустой кузов и налил из старой помятой бочки бензина. Потом он наломал полную охапку пушистых мокрых сосновых веток, от которых почему-то пахло весной и Крымом, набросал их за обочину дороги, выплеснул полведра бензина на ветки и бросил на них зажжённую спичку.