Свадебное путешествие - [29]

- Я никогда не был в "Шатле"... Но схожу, чтобы посмотреть на вас...

- К несчастью, я не знаю, смогу ли еще там работать...

- Почему?

- Потому что у нас с отцом неприятности.

Она не решалась откровенничать с ним по поводу своего положения, хотя твидовая куртка с рваной подкладкой и ботинок без шнурков вселяли в нее уверенность. И потом, в его речи часто мелькали жаргонные словечки, никак не вязавшиеся с изысканностью и роскошью этой квартиры. Так что она даже засомневалась, действительно ли он здесь живет. Но на одной из полок в библиотеке она увидела фотографию, на которой он, еще подростком, снят с очень элегантной женщиной, должно быть, матерью.

Он ушел, пожелав ей спокойной ночи и сказав, что на завтрак она сможет выпить настоящего, хорошего кофе. Она осталась одна в этой комнате, ей странно, что она тут, на чужом диване. Свет она не гасит. Погасит, если почувствует, что скоро уснет, но не сейчас. Она боится темноты из-за сегодняшнего комендантского часа в восемнадцатом округе - темноты, напоминающей ей об отце и о гостинице на бульваре Орнано. И как же спокойно становится на душе, когда смотришь на полки с книгами, на лампу из опалового стекла, стоящую на одноногом столике, на шелковые занавески, большой письменный стол в стиле Людовика XV возле окна, когда чувствуешь кожей свежесть и легкость тончайшего белья... Она не сказала ему всей правды. Во-первых, соврала, что ей девятнадцать лет. А потом, ведь на самом-то деле она не танцовщица в "Шатле". Затем, она сказала, что ее отец - австрийский врач, эмигрировавший во Францию до войны и работавший в клинике в Отейе. Но главного-то не коснулась. Только добавила, что они живут в этой гостинице временно, пока отец не подыщет новую квартиру. К тому же она не призналась, что нарочно пропустила время, когда начинался комендантский час, чтобы не возвращаться на бульвар Орнано. В другое время в ее поступке никто не усмотрел бы ничего особенного - обычное дело для девушки ее возраста: попросту сбежала из дому.

Но на следующий день она не вернулась в гостиницу на бульваре Орнано. Снова позвонила по телефону Монмартр 33-83. "Это дочь доктора Теирсена. Передайте ему, чтобы он не волновался". Однако хозяин кафе и гостиницы, чей голос Ингрид узнала, ответил, что сейчас сходит и позовет отца, который ждет ее звонка. Тогда она положила трубку.

Прошел еще день, потом еще один. Они больше не выходили из квартиры, ни она, ни Риго, только ужинали в ресторане черного рынка, совсем рядом, на улице д'Армайе. Ходили в кино на Елисейских полях. Там крутили фильм "Буксир". Прошло еще несколько дней, и она больше не звонила по телефону Монмартр 33-83. Наступил декабрь. Начиналась зима. Снова были покушения, и на этот раз комендантский час установили начиная с пяти тридцати и на целую неделю. Весь город погрузился в темноту, холод, молчание. Надо было затаиться, где сидишь, и ждать. Она не хотела больше расставаться с Риго, а бульвар Орнано казался таким далеким...

В конце недели Риго объяснил ей, что нужно покинуть квартиру, поскольку дом будут продавать. Он принадлежал одному еврею, бежавшему за границу, и на его имущество наложен секвестр. Но Риго нашел другую квартиру, возле венсенского зоопарка, и, если она хочет, он мог бы взять ее с собой.

Однажды вечером они ужинали в ресторане на улице д'Армайе с тем самым блондином в светло-сером костюме с бельмом на глазу. Ингрид чувствовала к нему антипатию и инстинктивное недоверие. Он тем не менее был весьма учтив, расспрашивал ее о "Шатле", где она якобы была танцовщицей. С Риго он был на ты. Они знакомы с детства, с младших классов пансиона в Пасси, и он мог бы еще долго вспоминать об этой поре, если бы Риго очень сухо не сказал ему:

- Не будем больше об этом говорить... Это дурные воспоминания...

Блондин зарабатывал много денег махинациями на черном рынке. Он связался с одним русским, у которого была своя контора в особняке на улице Ош, и еще с кучей других "интересных" людей, которых он хотел бы представить Риго.

- Это лишнее, - сказал Риго. - Я собираюсь уехать из Парижа...

Разговор снова зашел о квартире. Блондин предложил купить всю мебель и картины перед отъездом Риго. Он уже говорил об этом кое с кем из своих знакомых и сам будет посредником. Хвалился, что он любитель старинной мебели. Строил из себя светского человека и с какой-то деланной небрежностью сообщил, что его предок был маршалом Империи. Риго звал его просто Пачеко. Когда же он представлялся Ингрид, то, слегка склонив голову, сказал: "Филипп де Пачеко".

На следующий день под вечер кто-то позвонил в дверь квартиры. Невысокого роста молодой человек в кожаной куртке сказал, что он от Пачеко, приехал с машиной и грузчиками. Он позволил себе открыть ворота и поставить грузовик во дворе, где он, кажется, никому не мешает. Когда грузчики начали выносить мебель, Ингрид с Риго уселись в зимнем саду. Но не прошло и нескольких минут, как они решили, что им лучше уйти. Перед крыльцом стоял грузовик, крытый брезентом.

Они шли по отлого спускающейся улице Ваграм. Снег на тротуарах растаял, а из-за облаков выглядывало бледное зимнее солнце. Риго сказал, что Пачеко должен сегодня вечером принести деньги за проданное имущество и что они сразу же смогут переехать на новую квартиру. Она спросила, не грустно ли ему покидать эти места. Нет, ничуть, ему даже легче, что не надо оставаться здесь.