Свадьбу делать будем? - [43]

– Слушай, – начинает Таня, и сигарета в ее пальцах дрожит так, что пепел сам собой падает, легким призраком скатывается с шифоновой юбки.

– А вот и девочки!

Я роняю челюсть, сумку и подхваченный подол платья.

Андрей в костюме. Он ему чертовски идет. Весь такой красивый подходит к Таньке и целует ее в щеку.

– Аааахххм… – вырывается из меня. Чтобы что-то сказать, надо закрыть рот, но у меня не получается. Я наклоняюсь за сумкой.

– Здравствуй, Дашенька! Какая ты красивая в этом платье.

В голове бьется с десяток ответов. От злых до легкоюмористических. Но я молчу.

– Танечка, ты готова?

– Мы сейчас.

– Не задерживайтесь, девочки.

Андрей уходит.

Я беспомощно смотрю на его безукоризненно ровную спину в пиджаке. «А меня поцеловать? – бьется в голове. – А сказать, что любит? Что страдал? Что мы женимся?» И тут же всплыло убийственное: «Мы больше не женимся!»

Я машинально иду за Андреем. Каблуки… они вспахали всю землю за домом. Выбираюсь на асфальт. Слабо бьется мысль, что каблуки надо протереть. Таня что-то говорит, я не слышу. А потом она исчезает. Я оглядываюсь и понимаю, что стою одна. Белое платье. Белая куртка. Я иду через толпу, надеясь увидеть черный шифон знакомой юбки. Не могу же я пойти в зал без Таньки. Поднимаюсь по ступенькам. Один каблучок звонок, второй тих.

– Приглашаем в зал Татьяну Харитонову и Андрея Красноперова.

Я вслушиваюсь в эхо звуков. В них что-то неправильное. Андрей Красноперов – да, но рядом с ним должна быть моя фамилия. И вдруг с большим запозданием я слышу слова Таньки:

– Ты меня прости, но так получилось. Он на следующий день позвонил, спрашивал, что делать. Мы встретились, ну… и это… А потом он предложил пожениться. У вас же был день. Я не думала, что у вас с Сашей все получится. Он же совсем тебе не подходит.

– Татьяна и Андрей! Проходите!

Я увидела черную юбку. Шифон шуршал.

За локоть взяли. Крепко. Вот ведь спортсмены! Нарастили мускулы! Саша бегает, а еще подтягивается. И наверняка отжимается. Я не видела.

Мне хотелось упасть. Не дали.

Взгляд мажет мимо. Я все хочу увидеть лицо, глаза – и не вижу.

Платье. Это все из-за него!

– Даша!

То ли щека у меня такая горячая, то ли губы у Саши холодные.

– Дыши!

Меня трясет, но я потихоньку начинаю дышать.

– Как… они… – вырывается из меня.

Точно! Номер… фамилия… моей фамилии уже не было в списке, потому что Андрей успел раньше меня. Назло. Не хотел, чтобы пропадал такой костюм.

– Это все из-за платья, – прошептала я.

– Очень хорошее платье, – спокойно отвечает Саша. И только сейчас я замечаю, что он в джинсах и кроссовках. Хотя рубашка – да – белая.

Все вокруг ходит ходуном. Я лежу на руках у Саши. Держит он меня осторожно. Я могу разбиться?

– Дарья Щелкова и Александр Грачев.

Я выпрямляюсь. Тело стало легким. Кажется, что я сейчас взлечу.

– Дарья и Александр! Проходите!

Я смотрю на Сашу. Он спокоен.

– Мы больше не женимся? – прошептала я.

– Если ты хочешь…

– А платье?

– Очень хорошее платье, – зачем-то повторяет Саша.

Я опять вижу черный шифон. Андрей идет к нам. Я закрываю глаза.

Так хочется, чтобы кто-нибудь сказал, что любит меня. Но Саша этого не говорит. Он поворачивается к Андрею:

– Поздравляю, старик!

Они обнимаются. Ну, скажи, что любишь!

– Даша, – жалобно зовет Танька.

Я бегу. Слетаю по ступенькам – теперь каблучки отбивают жизнерадостную чечетку, расталкиваю пары, вылетаю на улицу. Мгновение теряюсь – куда? Беру направо, в парк. Тут снова пары, тут фотографируются. Я впарываюсь в стаю голубей. Мне кричат. Я прорываюсь на свободное пространство. Дальше, дальше. Он не побежит. Я вообще никому не нужна.

– Да стой ты!

Сашина рука мажет по моему локтю. Я спотыкаюсь и падаю. Больно. Глупо. Еще и трещит что-то.

– Ну вот куда ты бежала?

Саша тянет меня наверх.

Я вижу, как по подолу растекается осенняя грязь. Боку холодно – шов разошелся.

– Мое платье, – шепчу я.

– Забей! – уверенно говорит Саша. – Это ерунда.

– Какая дурацкая свадьба, – вздыхаю я.

И как я в таком виде пройду теперь через строй белоснежных невест? Танька права, выходить замуж надо в черном.

– Свадьбы всегда дурацкие, – говорит Саша. – Пойдем. У меня есть для тебя подарок.

Я больше ни о чем не думаю и просто иду за Сашей. Для моей будущей свадьбы теперь придется придумать другую систему отсчета. Теперь все будет зависеть не от платья, а от любви. Знаю точно – любовь есть! А значит, будет и свадьба.

Улья Нова Шрам Мендельсона

1

Фаина, как всегда, сразу все разглядела и поняла. Ведь ее отец был знаменитым ученым-орнитологом, славившимся в научных кругах своей наблюдательностью. Да и сама она с детства присматривалась к птицам и много чего знала о жизни и поведении ворон, голубей и синиц.

Однажды в школьные годы Фаина украдкой вскарабкалась на письменный стол и вытащила с верхней полки отцовской библиотеки увесистый том в потрепанном сером переплете. Через час она уже до мелочей была осведомлена о спаривании галок. Через год она разведала много чего о человеческой близости. После ей приходилось добирать лишь штрихи, а также уточнения некоторых необязательных последствий. Теперь, в свои тридцать, Фаина прищурила глаз и безошибочно узнала особую сизую вуаль на личике Вари. Как если бы на голову фарфоровой статуэтки накинули пыльный шифон, от которого с каждой минутой нарастает удушье и легкое головокружение, придающее окружающему нарастающую неустойчивость. Фаина бессовестно заглянула в глаза не единственной и не самой любимой подруге, как мельком заглядывают в графин или в лабораторную колбу, чтобы убедиться. И она убедилась: все так. Во влажных зрачках – затаенный, мечущийся страх попавшейся в западню. Фаину невозможно было провести оживленным рассказом о конвертах для приглашений. Или расспросами насчет аренды кабриолетов для свадебного кортежа. Белое, белое, белое. Чистая и нетронутая белизна бумаги. И все же ни лайковыми перчатками, ни заколками с флердоранжем, ни крепдешином, кружевом и голубями, выпущенными в небо, нельзя было отвлечь Фаину от главного. Она уже несколько минут сидела, отодвинув тарелочку с пирожным и высокий стакан с горячим шоколадом, который остывал и становился приторной жижей. Выпрямила спину до хруста позвонков – подобное напряжение всегда придавало ей чуткость и точность тщательного сфокусированного прибора. Фаина отлично знала о Варином преподавателе по испанскому, который иногда звонил подруге, а потом неожиданно пропадал на неделю, на месяц. Знала и о сокурснике, который все же уехал на стажировку в Швецию или куда-то там еще, но по-прежнему иногда писал Варе за полночь, намереваясь длить тоненькое капроновое чувство без обязательств, без обещаний. Фаина прищурилась, безжалостно всмотрелась в утончившееся, встревоженное лицо и убедилась, что Варя не беременна. А потом, сквозь сизый шифон, прочитала, что это не сердечное ранение какой-нибудь из неоправдавшихся иллюзий. Нет, на лице подруги, без сомнения, был так знакомый Фаине морок тщательно скрываемого отчаяния и удушья. Холодок совершающегося пророчества, оторопь прикосновения к судьбе. И тогда уж окончательно ничего не надо было объяснять о тревоге помолвленных, о завороженности угодивших в свадьбу.