Свадьбу делать будем? - [40]

Таня ушла. Не вернулась. Я пыталась ждать. Но когда у тебя гудит голова, а на душе прочно поселилось чувство «все равно», сохранить вертикальное положение сложно. Я сначала прилегла на подушку, потом подобрала ноги.

Утро встретило меня прохладой. В номере я была одна. Видимо, киношный тащить тяжелого Андрея отказался. Увиделись мы с моим женихом уже за завтраком. Взгляд его дал понять, что свадебное платье, пусть и обшитое умопомрачительным кружевом, может пропасть.

Нет уж! Назло Андрею выйти замуж. Чтобы ему потом всю жизнь чесалось.

Хмурая Танька успела за короткий завтрак обвинить меня во всех смертных грехах. Никто моего Андрея у нее не забрал, и она была вынуждена чуть ли не в коридоре всю ночь просидеть – разбудить меня второй раз уже не получилось. Киношный Саша честно был разбужен и приведен в номер. Но оценив глубину трагедии, перемещать тело в пространстве отказался. «Пускай тут спит, – сказал он. – Раз он тут, где-то есть свободная кровать». Танька метнулась ко мне, но я уже была не в этом мире. Тогда она пошла обратно к Саше, тот выдал ей бутылку портвейна, а сам тоже лег спать.

– Даже не подходи ко мне, – мрачно бросил проходящий мимо Андрей.

– Подумаешь, – храбро изрекла я. – Все равно замуж выйду.

И вот тогда опять возник киношный человек. Я не помнила, почему мы весь вечер пили за кино, но какое-то отношение он к кино все-таки имел.

– Давай, – напутствовала Танька. – Потом станешь кинозвездой, тебя по телику показывать будут.

Мысли о телике меня не так занимали, как размышления о тяжелой судьбе платья. Что мы вчера такого пили, что голова гудит и движения вялые?

– Са-ша!

Саша был недоволен. Хотя солнце… хотя Волга.

– А ты ведь не женат, – все еще прячась за моим плечом, выдала Танька.

– А что? – вопрос Сашу заметно напряг. Он как-то нехорошо посмотрел на Таню. Как будто съесть собрался.

– Давай поженимся, – выпалила я, чувствуя себя героем дурного фильма с одноименным названием.

– Что?

Можно считать, что в этот момент я грохнулась в обморок.

И дальше все понеслось в бессознательном состоянии.

Мы долго еще сидели на этой самой лавке, ждали, когда все соберутся – надо было ехать в Тверь, кому-то выступать, а кому-то гулять по городу. Саша смотрел в сторону. Танька пыталась вести светскую беседу. Разговор не клеился.

Я еще надеялась, что Андрей передумает, что он уже жалеет о сказанных словах. Или хотя бы о них не помнит.

Но он все помнил и ни о чем не жалел. Может, он ждал, что я первая подойду и буду просить прощения? После глупой сцены ревности? Да я вообще его могу в асфальт вкатать за то, что он спал в чужой постели.

Я выдохнула. Саша посмотрел на меня внимательней. Я поерзала на лавке. А вдруг он буйный? А вдруг он по ночам зубами скрипит? С Андреем хотя бы все знакомо. И пусть он не выдает фантастических постельных сцен, в остальном очень мил и жизнеспособен.

Я силой заставила себя не думать про Андрея и повернулась к Саше:

– А вы чем занимаетесь?

– Я режиссер. Кино снимаю. Вроде вчера об этом говорили.

Кино… И я вдруг вспомнила, что вчера на открытии нашего сомнительного мероприятия действительно должны были давать кино, только мы с Танькой из зала сбежали. Было скучно. Было душно. Танька хотела курить и обсудить последние сплетни. А там, значит, что-то демонстрировали. Теперь бы никак не показать, что я этот шедевр не видела.

– Здорово, – выдохнула я. – Кино…

Саша склонил голову. Происходящее его бодрило.

Народ вывалился из подъезда. Автобус давно стоял под козырьком, прятался от солнца. Рассаживались. Ждали гения Герасима. Перекрикивая друг друга, выясняли, был ли он на завтраке.

Я забралась на последний ряд автобуса, кинула рюкзак, – Танечка почему-то осталась впереди ворковать с моим Андрюшей – закрыла глаза. Все равно выйду замуж. Платье есть, что еще надо? Говорят, что такие спонтанные решения – самые долгоиграющие. А старые проверенные друзья – они среди ночи сбегают в халате на голое тело.

Кто-то трогает за плечо. Я, оказывается, уснула. Экскурсовод мило рассказывала о том, что Тверское княжество было все покрыто сетью рек – не пройти, не проехать. Поэтому передвигались только по воде. По журчащему ручейку я и уплыла в сон. Вынырнула.

– Идем, – манит Танька, а взгляд такой хитрый, как будто только что сыграла роль шемаханской царицы.

За ней стоит Саша. Смотрит хмуро. А чего он опять хмурый? Улыбаться не пробовал? И тут вспомнила – не надо ему часто улыбаться, украдут инопланетяне на эксперименты – рисунок зубов у него и правда был затейливым.

Я поискала глазами Андрея. Он что-то шептал на ухо Вере Белкиной. Верка жмурилась довольно и трясла лохматой головой. Ладно, и это запомним. Не я объявляла войну. Не я ее и проиграю.

Все шли в местный университет на выступление, а мы собирались в музей Михаила Евграфовича Салтыкова-Щедрина.

Танька снова ткнула меня своим плечом. Ткнула и глазами показала на Сашу.

Я широко улыбнулась. Но ничего не сказала. Потому что на меня в упор смотрел Андрей. Как примерная невеста, я должна была сопровождать своего жениха на выступление. Но где та невеста, что кому-то что-то должна?

Андрей не отводил взгляд. Я улыбалась. Он сломался первым. Отвернулся и пошел вслед за всеми.