Свадьба Тоотса - [18]

Предприниматель, действительно, до того продрог, что даже и важничать не в состоянии, его «пятикопеечная бородка» дрожмя дрожит, даже смотреть страшно.

Тоотс зажигает маленькую коптилку и направляется в жилую ригу, следом за ним плетутся городские гости.

– Откуда только такие чучела взялись? – произносит старый хозяин, сплевывая на пол.

Лутс, который идет в ригу последним, слышит это критическое высказывание, строит забавную рожицу, припоминает кое-какие моменты из своей прошлой жизни, читает себе небольшую мораль и делает глотательное движение, тем самым он как бы уничтожает все то, что было прежде, чтобы теперь, именно теперь начался совершенно иной период в его жизни и деятельности.

В жилой риге за день до приезда гостей пекли всех сортов хлебы – и кислые, и кисло-сладкие, и сладко-кислые, и вовсе сладкие – поэтому печь еще дышит приятным теплом, словно вожделенная писательская обитель. Возле стены попискивает объемистая бочка с пивом, ее содержимое словно бы хочет сказать прибывшим: «Попробуйте меня наконец! Отведайте меня в конце концов!» Старый аптекарь садится рядом с бочкой на низкую скамеечку, стаскивает с ног гамаши, обхватывает свою достопочтенную голову руками и громко вздыхает, остальные гости прислоняются спиной к печке, бьют ногой об ногу и дуют себе в кулаки. Йоозеп Тоотс ставит лампу на пивную бочку, лицо у него такое, словно он собирается сказать своим гостям что-то очень приятное, но молодой хозяин все же ничего не говорит и быстренько исчезает в доме. Несколько минут тишину нарушает лишь злое рычание Крантса в риге. Затем слышно, как кто-то выходит из дома во двор, отворяет ворота гумна и заводит туда лошадь раяской хозяйской дочери.

– Интересно, – произносит вдруг Киппель, – долго ли мы станем так киснуть, никто даже словечка не произнесет, надо было прихватить с собою из города парочку посыльных – для поддержания разговора.

Тут предпринимателю вспоминаются его бутылки «Сараджева», те самые, которых он чуть было не лишился на тартуском вокзале.

– Позвольте, любезные господа… – начинает он, но не успевает закончить фразу – в жилую ригу входит Йоозеп Тоотс в сопровождении Тээле, на лице его все та же многозначительная улыбка. В руках жениха бутылка с каким-то питьем, невеста несет на тарелке закуску.

Некоторое время спустя в жилой риге уже царит оживленная беседа, смех и шутки; общество, как обычно бывает в подобных случаях, распадается на группы. Киппель беседует с Лутсом о литературе, в частности – о современной эстонской драматургии, причем Лутс удостаивается нескольких отеческих советов; старый аптекарь дает жениху наставления относительно жизненного пути, вновь и вновь доказывая, что наивысшая ценность в этом мире – покой. Да, теперь, то есть, в данный момент господин Тоотс, разумеется, в таком состоянии, когда человек весь земной шар делит на две половины, и ему представляется, будто на одной половине находятся все прочие, в то время как на второй нет никого, кроме его любимой; но когда господин Тоотс поживет – да, да, поживет! – и станет, примерно, таким же старым, как эта дряхлая обезьяна, которая сидит тут, рядом с бочкой, тогда он непременно увидит, что покой – да, да, покой! – превыше всего. Разумеется он, старая горилла, не собирается предрекать господину Тоотсу недоброе – напротив, от всего сердца желает ему только добра – но за свою довольно-таки долгую жизнь он многое повидал и пришел к выводу, что семейная жизнь – не что иное, как крестовый поход, где лишь немногие достигают земли обетованной… как поется в псалме. Брак… как бы он ни был иной раз заманчив… частенько становится могилой любви, а жена – крестом на этой могиле. Иные утверждают даже, что там, где начинается семейная жизнь, кончается любовь, другие же говорят: семья похожа на осажденную крепость – кто находится уже в ней, те хотят выбраться наружу, а те, кто снаружи, стремятся попасть внутрь. А не замечал ли господин Тоотс и сам что-либо наподобие этого, гм, а? Ему, аптекарю, снова и снова вспоминается его старый дядюшка… Золотая душа, он от своей жены лишь единственный раз услышал слово «да» (а именно, перед алтарем), всю же остальную жизнь она говорила ему только «нет». Но, само собой разумеется, пусть молодой друг поступает так, как он сам считает нужным, потому что каждый – кузнец своего счастья. Не правда ли, гм, а?

В ответ на эти слова, так же, как и на другие, Тоотс лишь таинственно усмехается и угощает старого господина помимо всего прочего еще и свежим пивом.

Пеэтер Леста, толкнув Лутса локтем в бок, тихо замечает:

– Прежде нужен был посыльный для поддержания разговора, а теперь, похоже, не мешало бы пригласить наемного слушателя.

В это время кто-то стремительно въезжает во двор, оставляет лошадь, где остановилась, влетает в дом, прокаркивает там несколько непонятных слов и – возникает на пороге жилой риги.

– Хоть голову с меня снимайте, – хрипит вновь прибывший, – снимите с меня хоть две головы, господин управляющий, но из города не приехала ни одна душа.

– Ты вроде бы поехал встречать людей, а не души, – отвечает жених. – Ладно, Либле, поди, распряги лошадь и поставь в конюшню, а там будет видно, сколько голов мы с тебя снимем.