Свадьба Анны - [40]

Следующая речь — Эрика, и все время слышен смех, потому что Эрик рассказывает о шалостях маленького Алена, о выходках, которые он позволял себе подростком, о его первых влюбленностях и так далее и тому подобное — дальше в лес, больше дров. Я начинаю тихо звереть — не потому что он об этом говорит, а потому что он так говорит после Ива и портит все. Сидящий рядом Роман шепчет: «Ну и мудила!» — и мы хохочем как ненормальные. Я — прячась в салфетку, он — наклонив голову, только плечи трясутся. Потом он кладет руку мне на колено, устраивает свою большую ладонь на моей костлявой коленке, и я перестаю смеяться, сразу — будто кран завернули. Моя рука опускается, ложится на его руку, насколько его рука больше, я ищу пальцами промежутки между его пальцами, он сдвигает свои, он сжимает их, сильно, сильно. Речь никак не кончается. Эрик и толпа гостей превращаются в туман, нет больше зала — только этот туман. Роман переворачивает руку, я кладу свою сверху, их будто магнитом притягивает одну к другой, будто магнитом, и вот уже мы, как все влюбленные на свете, сидим, сжимая под столом руки…

10

Что со мной? Мне вдруг стало девятнадцать лет, я забыла о годах, об одиночестве, о правилах, которые сама себе установила для этого дня, о том, как я должна выглядеть, о том, что я мать, и о том, что я выдаю замуж свою девочку. Я держу за руку едва знакомого мужчину, спроси меня, каков он собой, не отвечу, не так уж хорошо его и рассмотрела, я глажу это чудное место между его большим и указательным пальцами, я представляю, как он меня обнимет, сожмет так крепко, что я задохнусь, я представляю себе, я представляю себе… я мечтаю о вещах, о которых не должна думать, уж во всяком случае — сегодня. Мое сердце несется как сумасшедшее, интересно, он слышит?

Приносят закуски, но мы до последней минуты не разжимаем рук. Потом медленно, потихоньку расцепляем пальцы, мы касаемся друг друга, когда рука движется к столу, и всякий раз, как можно положить вилку, руки возвращаются на место, у них своя жизнь, они отравлены одна другой. Он гладит мою ладонь двумя пальцами, проводит по линии жизни, по линии сердца, ласкает запястье, поднимается вверх, но совсем чуть-чуть, я вцепляюсь в его руку, медленно ползущую к моему локтю, стискиваю крепко-крепко, я его не отдам. Смех, звяканье приборов о тарелки, детский крик, шутки, музыка — все это продолжается вокруг нас, без нас. Я не знаю, сколько времени прошло, мы с Романом заключены в пузырь, где все не в счет, кроме наших рук и их разговора.

Вдруг гости встают, вальс новобрачных, это в соседнем зале, музыканты играют песенку из фильма «Жюль и Джим», про водоворот жизни. Роман помогает мне встать, немножко отстраняется, но через пару шагов, в узком пространстве между двумя столиками, обнимает за талию. Мы, пока еще каждый сам по себе, окунаемся в водоворот жизни, я кладу руку Роману на плечо, кого мне благодарить за все это, за эту внезапно вернувшуюся юность, за эту энергию, клокочущую во мне? Моя грудь прижимается к его груди, его член — к моему пупку, мы едва двигаемся, делаем мелкие шажки, другие смотрят, аплодируют настоящим молодоженам. Я чувствую себя с ним так, как будто знала его раньше, как будто мне всегда ужасно его недоставало, и я его сжимаю в объятиях сначала легонько, чтобы просто убедиться: это правда, а потом сильнее, сильнее, чтобы он не мог уйти. Никогда. Мы с ним оказались за одним столом, и это было уже так давно…

Он целует меня в пылающий лоб, он зарывается лицом в мои волосы, его губы приближаются к моим, я не боюсь, он не боится, мы не боимся, что нас увидят, папу и маму, не так и не с теми, с кем полагалось бы. У него совершенно гибельный для меня голос, от его бледного лица я схожу с ума, как никогда раньше, его губы у моих, так близко, так близко. Глаза у меня закрываются, словно подступает дрема, подступает, обволакивает, он целует меня. И я его целую тихо, нежно, потом все сильнее, его язык свивается с моим, его руки тонут в моих волосах, он сжимает мне голову, я обнимаю его шею, мой живот плавится, у него живот твердый, мы сплелись, мы сплелись.

Когда музыка умолкает, мы отрываемся друг от друга, у меня упоительно кружится голова, я беру себя в руки, гости возвращаются, к нам идут Анна и Ален, она впереди, он сзади, она мне улыбается, я посылаю ей воздушный поцелуй, как делала, когда она была маленькая, она притворяется, будто следит за его полетом, пытается поймать, хоп, поймала, поцелуй в ее правой руке. Она прижимает мой поцелуй к сердцу, и я думаю, какой у нее сегодня чудесный день. Она играет со мной, она такая легкая, ей весело.

— Вы близки с Анной?

— Она моя единственная дочь.

Я поворачиваюсь к Роману. Интересно, покраснели у меня губы от поцелуя, а глаза сверкают, интересно, похоже, что мне девятнадцать и я целовалась с мальчиком взасос, с мальчиком, которого едва знаю, интересно, отражается ли на моем лице эта смесь удовольствия, любопытства, желания и страха?

— Но вы не близки?

— Иногда близки. Здесь и сейчас — да. Я послала ей воздушный поцелуй, так, как делала, когда она была маленькая, бог знает сколько лет назад, а она еще помнит… Но…