Св. Тереза Иисуса - [36]

Господи, куда грядешь?

В Рим, чтобы снова распяться

Quo vadis, Domine?

Vado Romam iterum crucifigi.

Все отступления Римской Церкви, все папы Бонифации VIII и Александры Борджиа, – все, что казалось Лютеру и Кальвину в Римской Церкви «Антихристом», – может быть, меньше значит, чем это видение-пророчество: чтобы ей же самой о себе увидеть его и вынести, нужна была такая сила веры в свое избрание, что в силе этой лучшая порука того, что, в самом деле, «врата адовы не одолеют ее».

Есть три всемирно-исторических пути: Церковь Западная, Римская, Церковь Восточная, Православная, и Западно-Восточная, Протестантская; три Церкви – Петра, Иоанна и Павла. Все три пути ведут к Единой Церкви Вселенской, уже не только Римской, но и Римской тоже

«Значит, вы Церкви Земной не покорны?» – спрашивают Жанну д'Арк судьи-инквизиторы.

«Нет, покорна, но Богу послуживши первому, Dieu premier servi!» – отвечает Жанна.

Все, что говорят св. Тереза Иисуса и св. Иоанн Креста, – говорят они против этого; но все, что они делают, – за это, а так как сила святости не в слове, а в деле, то вечная сила их не в том, что они о Римской Церкви говорят, а в том, что они для Вселенской Церкви делают. В этих трех словах: «Богу послуживши первому», – вечная Реформа, Преобразование Церкви, не только в протестантском и православном, но и в католическом смысле.

Так замкнут круг Реформы, от св. Жанны д'Арк, через Лютера и Кальвина, до св. Терезы Иисуса и св. Иоанна Креста.

43

В лютую гололедицу, скользкой тропинкой, на страшную кручу, как будто в самое небо, где-нибудь в Сиерре де Гредос или в Эстрамадуре, карабкаются мулы, запряженные гуськом в тяжелые телеги сестер Нового Кармеля. Вдруг лучший мул впереди спотыкается, падает сначала на колени, а потом на бок и, хотя тотчас распрягают его, весь, как подстреленная птица, трепещет и быстро-быстро дышит так, что видно, как движутся ребра его под тонкою, черною от пота лоснящейся кожей; в последний раз глубоко вздохнул, вздрогнул весь и подох. «То же будет и со мной!» – глядя на него, может быть, думает Тереза.

«О, как хотелось бы мне отдохнуть! Я всегда желала только одного – умереть спокойно». Этому желанию ее суждено было скоро исполниться.

К самым тяжелым последним годам ее относится – «любовный роман» ее с богатым, знатным и красивым молодым человеком, ученым богословом в университете Алькала, о. Джироламо Грациано. Это для нее последняя улыбка жизни перед смертью.

Ей 67 лет, но кажется иногда больше 77, а ему только 30, но кажется иногда меньше 20. Странное зрелище «бабушки, влюбленной во внучка», – может быть, великий соблазн для семнадцати основанных ею женских обителей и злейшая радость для всех ее врагов. «Экая полоумная наша мать игумения!» – некогда смеялась она сама над собой, а как над ней теперь смеются другие, не страшно ли ей подумать? Нет, кажется, не очень страшно. «Я уже старушка, vejezuela… и многое могу себе позволить, но не показывайте писем моих всем, потому что после меня будут другие игумений, моложе, которые могут вообразить, что и им дозволена такая же близость с мужчинами», – пишет «бабушка» «внучку», и когда тот однажды подписывается: «сын ваш возлюбленный», то она не знает, как благодарить его. «О, как он прав!» – воскликнула я тотчас же радостно, потому что была одна». Значит, если бы тут были другие и могли ее слышать, то, может быть, застыдилась бы и даже испугалась этой слишком поздней влюбленности. Он – «сын» ее, а вместе с тем и «возлюбленный». «Он – премиленький: личико у него прелестное, и даже маленькая полнота ему ничуть не вредит, – напротив», – пишет она самым верным друзьям своим, о которых знает, что они ее не выдадут. «Вы просите, чтобы я вам открыла решетку,[9] – пишет она ему самому. – Мне, право, смешно, как вы меня мало знаете: сердца моего все тайники (в подлиннике грубее, сильнее: «внутренности мои») хотела бы я вам открыть, а не только решетку!» Что же такое влюбленность, если не это? «Жалкая старческая влюбленность», «половое безумие», psychopathia sexualis, «подавленный и извращенный пол», если это скажут врачи наших дней, тем хуже для них.

Старая Бабушка, как маленькая девочка, нянчится с о. Грациано, точно с любимою восковою, крашеною куклою Ниньо: мерзнет и он, сохнет, мокнет, тает и перекрашивается заново, бедненький. Если и в этом увидят врачи наших дней только «извращенное и подавленное чувство материнства», то опять тем хуже для них.

С легким и веселым о. Грациано утешается св. Тереза и отдыхает от слишком тяжелого и страшного для нее св. Иоанна Креста. Кажется ей иногда, что в о. Грациано нашла она более послушного и верного помощника для дела Реформы, чем в о. Иоанне, и что дело это он лучше понимает, чем тот. Эти два друга, два сына Матери Основательницы, соперничают не только из-за сердца ее, но и из-за всего ее великого дела. «Самоуничтожение есть не что иное, как отречение от воли Божией», – скажет о. Грациано об о. Иоанне Креста теми же почти словами, как некогда говорила в как будто шутливом, и на самом деле очень серьезном, «испытании», vejamen, мать Тереза: «Да избавит нас Бог от людей таких духовных (как о. Иоанн), что они не допускают ничего, кроме совершенного созерцания».