Суздальский варяг. Книга 1. Том 1. - [83]

– Священное Писание ты уж совсем ни к чему вспомнил. Сию книгу надо уметь читать внутренним зрением, не каждому это дано.

– Священное Писание можно вспоминать на все случаи жизни, на то оно и Священное, что учит нас, невегласов, мудрости.

– Это верно. Однако там же сказано: мужья должны любить своих жён, как свои телеса.

– Схиму ты ещё успеешь принять, а пока люби, яко свои телеса. Посмотри, какой князь али боярин обходится без наложницы. Особливо на чужбине, в походе.

– И ты не обходишься без наложницы? – улыбался Симоныч, прищурясь.

– Не обо мне разговор! Невеглас ты молодой! О тебе забочусь. Ужель не можешь позволить малую шалость? – Иван уловил укоризну во взгляде Симоныча. – Ну ладно, не буду лезть в твои дела сердечные, у тебя своя голова на плечах.

Симоныч гостил у Ивана, отдыхая душой. Побывали на Ламе, что в шестидесяти верстах от Кучкова села. Шли на лодьях, сначала двадцать верст по Москови, потом тридцать верст по Истре, затем на лошадях к верховью Ламы, где Иван обычную заимку расширял в погостный двор.

– Вот, лучшего пути из Новгорода в Рязань и Муром не найдёшь. Обустраиваю волок. Здесь у меня потруждается молодший боярин, Зубцом его кличут. Он всеми делами распоряжается, а я куны даю. От этого волока два пути: один – в верховье Волги, через Селигер по реке Поле в Ильмень озеро и Новгород; другой – вниз по Волге до Ярославля, и по Которосли в Ростов.

– Хочешь с новоторами потягаться? – с ухмылкой спросил посадник.

– А почему бы не потягаться? Сотворим купцам лепшие условия, они и потянутся через Вазузу. Через Ростов в Белоозеро рукой подать.

– Но ты же сам говоришь, малолюдна наша волость, не идёт сюда купец. А в Белоозеро тем паче не пойдёт. Что там с чудью заволоцкой торговать? Чем? – недоверчиво спросил посадник. – Не пойдёт туда купец, нет там торговли. Чудишь, Иван, блаженный ты человек. В Новгород гостинец веками наторён, там выход к Готскому берегу, в варяжские страны.

– Вот ты смеёшься, а не ведаешь, что в краю чуди заволоцкой несметные богатства. Мягкая рухлядь – это же гривны серебра, злата! В Белоозере купец возьмёт её без посредников. Опричь того, путь по Москови через Яузу в Клязьму и Оку, а из Оки – прямой путь вниз по Волге к булгарам, черемисам, кои хлебом торгуют, красной рыбой, то бишь осетром, мёду у них несметные борти. Сей гостинец не только прямиком в низовья Волги, но и далее, к Хвалисскому морю. Ходили же туда наши предки. – Иван пристально посмотрел на Симоныча, пытаясь понять, какое впечатление на него произвели его слова. – Что молчишь? Али не по сердцу мои помыслы?

– Не просто мне уразуметь всё, тобою сказанное. Ты здесь родился, живёшь почти четыре десятка лет, а я всего лишь второе лето живу. Не ведома мне Клязьма. Прошёл по ней один раз от погоста Владимира до Яузы, и вижу, река норовистая, быстрая, поворотов много. Не пойдут по такой реке купцы, разве только нужда заставит. А помыслы твои велики и заманчивы, но для их осуществления жизни не хватит. У меня же одна печаль-забота, и ты это ведаешь: блюсти княжича, да полетную подать собирать, – посадник своим несогласием и сомнением хотел вызвать боярина на большую откровенность. Потому и не спешил соглашаться, хотя в душе чувствовал: нашёл единомышленника. – Вот слушаю тебя и думаю, завидую я тебе али нет? Человек должен жить великими помыслами. Нельзя человеку без мечты, иначе жизнь его серая, яко у сторожевого пса на цепи. Иной раз смотришь на птицу и думаешь, сколько всего она видит с высоты, всё ей доступно, куда захотела, туда и полетела, а мы, люди, яко черви в земле ковыряемся, чтобы выжить. Мои предки тоже были яко вольные птицы. Но то была судьба воинов-скитальцев. Кроме удачливости в добыче на чужой стороне о другом и не мечтали. А я родился в Руси. Там, на Днепре, на Трубеже, на Десне, не было у меня такого чувства, какое впервые ощутил здесь, в Ростовской земле. Появилось желание осесть, превращать лядины в опольные земли, свой дом иметь. Насмотрелся на вас, ростовских бояр, и вижу, как вы тщитесь на своей земле, и мне такая жизнь по душе. Но не всё в местном быте мне приемлемо.

Иван насторожился.

– Говори, говори, у нас с тобою днесь разговор откровенный.

– Смердов вы закабаляете нещадно, целыми деревнями за долги в холопов превращаете. Как же может смерд расплатиться с долгами, ежели вы его лишаете возможности получить прибыль? Даже молодших бояр под себя подминаете.

– Но такова жизнь. Так повсюду. Каждый стремится иметь для себя большую выгоду. Не тягаться же смерду с боярином в богатстве.

– Я понимаю и согласен: каждому – своё. Смерд должен жить своими заботами, боярин – своими. Зело мудры были предки, ибо в Ярославовой Правде о том и записано. Думаю, князь Владимир не будет согласен с вашими обычаями. Жить по праву сильного – это путь в тупик. Кто есть холоп? Раб подневольный, потому и к потяжбе нерадив, потруждается лишь ради того, чтоб не получить наказание. Вольный же смерд, имея землицу, поле своё с любовью обрабатывает, богатое гобино собирает, и владельцу земли, то бишь боярину или князю, от такого потщания прок и корысть немалая, и смерд доволен своей жизнью. А ежели смерд – отчинник, то землю он пуще жёнки лелеет. Вы, вятшие мужи, порабощаете вольных поселенцев и думаете только о своей корысти. Такой уклад противен князю Владимиру. Он говорит, что отсюда все беды на земле, нельзя человеку жить по звериным повадкам.