Суздальский варяг. Книга 1. Том 1. - [34]

Так и шло взаимопроникновение нравов и обычаев, не смотря на то, что византийцы, а, говоря их языком – ромеи, считали все остальные народы варварами.

А в Европе уже готовился первый крестовый поход в Иерусалим. Восемьдесят тысяч рыцарей по призыву папы Урбана II в тысяча девяносто шестом году ринулись защищать Гроб Господень, осквернявшийся мусульманами. Это было начало. Через сто восемь лет гордые ромеи склонят свои головы перед крестоносцами, и Константинополь будет сожжён и разграблен отнюдь не магометанами и не иудеями, и не какими-либо другими иноверцами, а христианами же!

О многом успел в дороге поразмыслить княжий посадник. Кто же он теперь? Варяг? Русич? Странно както: в его жилах течёт кровь шведских конунгов, а душа, нрав – русича. «Когда родился, я же не ведал, кто я, – рассуждал он про себя. – Дети, ещё не зная языка, коему их учат родители, все кричат одинаково, требуя еды. Помнится, где-то читал, будто там, в ирии, все люди говорят на одном языке. Так почему же Господь разделил на земле людей по языкам и обычаям? Вот бы… Нет, люди никогда не будут говорить на одном языке, и понимать друг друга без толмачей. Разобщение есть и будет присно не только между племенами и народами. Да что говорить о народах, ежели в семьях, бывает, брат брата не понимает. Человека не смущает пролитие чужой крови. Каждый стремится взять верх, стать сильнее другого».

Георгий стал чаще задумываться о своём будущем. Что его ждёт там, в далёком Ростове? Что там за люди? Будет ли он, посадник, под опекой Мстислава? Сомнительно.

Но вот и Смоленск. День-два отдыха, и в путь.

На Волге Георгий ещё не бывал, лишь слышал, что река такая же привольная, как Днепр.

Чем ближе к Ростову, тем большее нетерпение охватывало молодого посадника. Скорее бы миновала неизвестность. Она сковывает волю, мысли приходят вразброд.

А княжич радуется всему вновь увиденному, не успевая соскучиться по отцу и матушке, влечёт его неизведанная даль. К вечеру притомится, а утром вновь радуется жизни, и всё ему нипочём. Он чувствовал, что его приобщают к каким-то очень большим делам. Словом, Юрий вступал в новую жизнь в неведомой земле с открытой душой и жаждой детского познания нового для него мира.

Окрестные виды за бортом постоянно менялись. Порой леса близко подступали к реке, и путники наслаждались несмолкаемым птичьим гомоном. Лесостепь днепровских просторов уступала место лесным кущам. Днепр близился к Волге. Солнце купалось в игривых бурунах от идущих цепочкой лодий, и глаза не выдерживали блеска солнечных бликов. Иногда вдали появлялись редкие деревеньки, окружённые зеленью полей и лугов.

– Лепота! – посадник пытался передать радостное настроение княжичу, видя его притомлённым. – Вижу, устал ты, Юрги. Потерпи вмале, заутре волок пройдём на Вазузу, а там и Волга рядом, и до Ростова рукой подать. Седмицы не пройдёт, как будем на месте. Волга же сама нас понесёт по течению, гребцам легко будет, а при попутном ветре и ветрило подымем.

Но утешения дядьки не помогали. Долог для мальчика путь, жарок летний день.

– Искупаться бы, – хныкал изнурённый Юрий.

Дядька сначала и слышать этого не желал, но, подумав, понял, что теперь ему придётся всегда выбирать между прихотью ребенка и наказом князя беречь княжича пуще глаза своего.

– Вон там, впереди, видишь, отмель песчаная, там искупаемся и отдохнём в тени лесочка.

«Надо же когда-то приучать княжича к воде, чтобы не боялся реку переплыть. Скоро и на коня сажать придётся, и мечом рубить. Княжич должен вырасти добрым воином… (Георгию стало как-то неуютно от этой мысли). Ребёнок едва на ноги встал, а его уже ратному делу учить надобно. Вот так привыкли мы в каждом отроке видеть доброго воина. Что же это за доля такая, половина мужей – воины, другая половина – оратаи и рукодельники, да и те, когда общая беда приходит, становятся ополченцами. Но это там, на юге, а здесь, видно, земледельцы и меча никогда не видели. Добрый оратай не должен быть добрым воином. Дружинники не берутся за рало в мирное время, чураются чёрного потруждения. А ведь я тоже воин. Воин и скиталец, как и все княжьи мужи. Не успею привыкнуть к одному месту, как надо покидать его и искать свою судьбу в иной земле. Только обосновались с князем в Чернигове, пришлось уносить ноги в Переяславль. Только в Переяславле двор обустроил, надо ехать посадником в ростовское захолустье. Сколько времени мы здесь с княжичем будем жить, и куда князь ещё пошлёт? Ужель всю жизнь придётся искать удачу, не выпуская меча из рук?».

Георгий вдруг подумал, что в свои-то двадцать лет он ворчит на свою неустроенность в жизни. Ему ли роптать! Какие-то моменты неуверенности в себе иной раз тревожат душу, но это потому что впервые он оторван от семьи, от князя, за спиной которого, как за стеной. По-отечески побранит порой за недогляд какой-нибудь, но и милостью одарит за добрую службу. Ценит князь Владимир в человеке верность своему слову. А теперь на кого опереться? От кого ждать милости? Теперь он, посадник, сам должен вершить суд и правду в чужой земле, и княжича блюсти пуще своей жизни.