Суворовец Соболев, встать в строй! - [4]
— Вот здесь проверьте!
Тут же со всех сторон тянулись стриженые головы.
Вокруг сержанта моментально образовывалась куча суворовцев.
— Разговорчики! По местам! Кто разрешил? – строгими командами раздирал кучу сержант и, бряцая подковами, быстро проходил к столу. Потом холодным взглядом прижимал стриженые головы к партам и лишь после этого садился за «Ивана Грозного». Перед звонком Чугунов объявил:
— На третьем часе самоподготовки капитан Баташов проведет с вами пионерский сбор, — расправил плечи и выдохнул, будто сбросил со спины тяжелый вещмешок.
Капитан Баташов пришёл не один, а с высоким, выше его на полголовы суворовцем из четвёртой роты. Тонкий живой аккуратный капитан был похож на полководца Суворова, но стриженного под полубокс. По сравнению с капитаном суворовец выглядел чуть нелепо. Рукава его гимнастерки не дотягивались до запястьев, а наглаженные брюки поднимались над ботинками, обнажая синие носки. Суворовец от волнения моргал, смешно сдвигал светлые брови и тянул рукава гимнастёрки.
— Суворовец Владимир Зайцев, — представил его капитан, сделав движение руки в сторону старшеклассника и, тепло улыбнувшись одними глазами, добавил: — Будет вожатым вашего пионерского отряда.
После этого вожатый порозовел, причем розовая краска пробежала от подбородка по вытянутому лицу, обходя островки веснушек на носу и щеках, поднялась, окрасила высокий лоб и спряталась в коротких волосах, оттопыренных ежиком.
— Он мне поможет провести у вас сбор, — поправил спустившийся на лоб чуб капитан.
— А можно вопрос? – высоко вздёрнул руку Витька Шадрин и, не дождавшись разрешения, спросил: — А почему сбор без пионерских галстуков?
Краска на лице вожатого потемнела.
— Действительно, — вновь поправил чуб капитан. – Сейчас всё исправим.
Он взял с собой двух суворовцев и вышел, а вожатый, продолжая стоять посередине, беспомощно оглядывал класс.
— А ты, то есть Вы, — встал, изогнувшись над партой, Витька, — долго будете у нас?
— Пока долго. До конца часа, то есть месяца, вообще года, — нерешительно развёл руками вожатый, и новая краска пробежала по его лицу. – На сборах, линейках и просто постараюсь помочь, если получится.
— Здорово! – мячиком подпрыгнул со своего места самый маленький Толя Декабрёв. – А то задачи по арифметике трудные задают. Вот география – другое дело.
— И по русскому, — закричал с задней парты Серёга Яковлев.
— Обязательно помогу, — уже спокойно ответил вожатый, погасив последнюю волну краски.
— А ты, Вы, спортом занимаетесь? – спокойно приподнялся Рустамчик, за круглые щёки прозванный Хомяком.
Вожатый повёл плечами.
— Не за-ни-ма-е-тесь? – разочарованно потянул Болеев и со вздохом плюхнулся на парту. Этот разочарованный вздох, подхваченный двадцатью пятью голосами, растянулся по рядам.
— Занимаюсь, занимаюсь, — попробовал оправдаться вожатый. – Но только парашютным.
— Парашютным? – на этот раз уже с восхищением произнесло двадцать пять голосов. Всё-таки с парашютом из-под облаков слететь – не кроссы бегать, не сальто на матах крутить и даже не в перчатках на ринге друг друга мутузить.
— А страшно с парашютом в самолёте? – уже осторожно приподнялся со своего места Витька Шадрин и с такой готовностью посмотрел на вожатого, будто он не суворовец из четвёртой роты, а живой памятник, чемпион мира или Герой Советского Союза.
Володя опять как-то неуверенно развёл руками, и розовая волна опять прокатилась по лицу, огибая веснушки.
— Я пока ещё не пробовал. Мы только изучали парашют, учились складывать. Правда, через месяц мы должны поехать к десантникам и попробовать прыгать с вышки.
— Не прыгал, — опять разочарованно опустился за парту Витька, и снова вздох потянулся по рядам. Вздох этот был какой-то противный, печальный и даже тоскливый. Он докатился до стены и поднялся над классом неприятной тяжёлой тишиной.
И только открываемая капитаном Баташовым дверь разрядила эту противную тишину. Баташов пропустил вперёд суворовцев, которые были нагружены белыми гимнастёрками с яркими алыми без белого канта погончиками и шёлковыми галстуками. Взвод зашумел, задвигался. Через несколько минут в классе стало светлее от рубашек с короткими рукавами и пламенеющих на груди галстуков.
— Ну что, Володя, проводи сбор, — капитан Баташов сел на стул, а вожатый, натягивая то один, то другой рукав своей гимнастёрки, начал.
— Нам нужно набрать членов совета отряда. Я вас ещё плохо знаю. Вы друг с другом знакомы. Кого выберем председателем? – В классе стало тихо. – Так кто у нас будет председателем совета отряда?
Вопрос повис в воздухе, и Саньке Соболеву показалось: воздух в классе вдруг сжался и стал густым, как кисель. Все молчали, молчал и Санька. В мгновение он поймал себя на мысли: «Хочу ли я быть председателем? Да или нет? Наверно, нет! Наверно, нет! Ведь надо что-то делать, управлять ребятами, давать задания».
Санька почувствовал, как тяжело дышать кисельным воздухом, как ворот гимнастёрки сжимает горло. «А может, да! Как хорошо быть на виду, в работе, ты всем необходим, тебя все спрашивают. А вдруг выберут не тебя? А назовут другого?» Санька вдруг захотел, чтобы кто-то выкрикнул фамилию Соболев. Он почувствовал, что хочет быть нужным. Необходимым.
Дневники М.М.Пришвина (1918–1919) зеркало его собственной жизни и народной судьбы в тягчайшие для России годы: тюрьма, голод, попытка жить крестьянским трудом, быт двух столиц, гражданская война, массовые расстрелы, уничтожение культуры — и в то же время метания духа, любовь, творчество, постижение вечного.В ходе подготовки «Дневников» М.М.Пришвина ко второму изданию были сверены и частично прочитаны места текста, не разобранные или пропущенные в первом издании.
Книга является воспоминаниями бывшего сотрудника НКВД Александра Бражнева, впоследствии осужденного военным трибуналом за связь с «контрреволюционным элементом». Свидетель и поневоле участник сталинской политики террора в Украине в 1937–1941 гг., автор пытается очиститься от гнетущих воспоминаний прошлого через откровенный разговор с читателем. Массовые аресты в Харькове, Киеве, зверствования НКВД на Западной Украине, жестокие пытки невинных людей — это лишь отдельные фрагменты той страшной картины сталинизма, которая так детально нарисована Бражневым в его автобиографической повести «Школа опричников».Для широкого круга читателей.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Эти биографические очерки были изданы около ста лет назад в серии «Жизнь замечательных людей», осуществленной Ф.Ф.Павленковым (1839-1900). Написанные в новом для того времени жанре поэтической хроники и историко-культурного исследования, эти тексты сохраняют ценность и по сей день. Писавшиеся «для простых людей», для российской провинции, сегодня они могут быть рекомендованы отнюдь не только библиофилам, но самой широкой читательской аудитории: и тем, кто совсем не искушен в истории и психологии великих людей, и тем, для кого эти предметы – профессия.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.