Суворов - [10]

Однажды Суворов переправился с сотней казаков вплавь через реку, совершил ночной переход в сорок верст, перебил около пятидесяти прусских гусар и сжег мост через реку Варту. Платену пришлось потерять много времени на наводку понтонов. В другой раз с эскадроном драгун и полусотней казаков он напал врасплох на посланных для фуражировки пруссаков, смял их и захватил двадцать пленных и две пушки. Оправившись от неожиданности, пруссаки окружили малочисленный отряд Суворова. Создалось критическое положение, но Суворов, моментально приняв решение, стал пробиваться сквозь кольцо. Он сумел не только выбиться из окружения, но даже вывести пленных, бросив только захваченные ранее пушки. Соединившись с пришедшими ему на помощь полковниками Медемом и Текелли, он возобновил атаку и принудил пруссаков отойти, нанеся им урон почти в тысячу человек.

Еще более крупное столкновение с пруссаками произошло через некоторое время у Аренсвальда. Корпус Берга получил распоряжение не пропустить отправленный Платеном под сильной охраной обоз. Суворов поскакал к Фермору просить подкреплений. На обратном пути он был застигнут грозой; потеряв ориентировку, он заблудился и наткнулся на прусский пикет. При нем было всего двое казаков. Однако он не потерял хладнокровия и, прежде чем скрыться, внимательно высмотрел неприятельское расположение. Вернувшись в отряд и переменив намокшее платье, он тотчас отдал распоряжения к битве. Смелым ударом он опрокинул прусскую кавалерию, захватив 800 пленных. Пруссаки отступили за городок Гольнау, оставив в нем пехотный отряд. Берг дал Суворову три батальона, поручив овладеть городом. Суворов стал во главе солдат, под сильным огнем выломал городские ворота, — которые безуспешно обстреливались дотоле русскими батареями, — и ворвался в город. По его собственному свидетельству, он «гнал прусский отряд штыками через весь город за противные ворота и мост, до их лагеря, где побито и взято было много в плен».

В Гольнау Суворов получил две раны: «поврежден… контузиею в ногу и в грудь картечами». Лекаря подле не было. Суворов сам примочил рану вином и перевязал ее, но принужден был выйти из боя.

В этих первых боевых сшибках Суворов проявил уже многие свои качества: чрезвычайную энергию, решительность, внезапность, уменье верно нащупать слабое место противника. Полностью выявилась здесь и другая характерная черта Суворова: личное бесстрашие, переходившее в непозволительную для командира отряда удаль. В результате многолетней тренировки он закалил свой организм, но физически — в смысле мускульной силы — остался очень слаб. Тем не менее, он бросался в самые опасные места штыкового боя, вооруженный тонкой шпагой, и не раз колол ею ошеломленного такой дерзостью неприятеля.

Первые же боевые действия Суворова выделили его из числа других офицеров. Бутурлин представил его к награде, указывая, что «Суворов себя перед прочими гораздо отличил». Тот же Бутурлин особо написал Василию Ивановичу Суворову, назначенному в это время губернатором в Пруссию, что сын его «у всех командиров особливую приобрел любовь и похвалу».

Берг отзывался о своем начальнике штаба как о прекрасном кавалерийском офицере, который «быстр при рекогносцировке, отважен в бою в хладнокровен в опасности».

В августе 1761 года Суворова назначили временно командиром Тверского драгунского полка. Стоя во главе его, Суворов имел успешную стычку под Нейгартеном, в результате которой захватил около ста пленных. Он снова принял личное участие в битве и едва не поплатился жизнью. «Под Новгартеном, — упоминает он в своей автобиографии, — я… врубился в пехоту на неровном месте и сбил драгун: подо мною расстреляна лошадь и другая ранена». Превосходные действия полка при преследовании принца виртембергского окончательно утвердили мнение о Суворове как о выдающемся офицере.

Интересен отзыв Румянцева, в отряд которого входил в это время корпус Берга. В общем представлении об отличившихся Румянцев характеризовал Суворова как офицера, «который хотя и числится на службе пехотной, но обладает сведениями и способностями чисто кавалерийскими». Этот отзыв отражает исключительную разносторонность военного дарования Суворова.

Между тем дела Фридриха II шли все хуже, несмотря на его искусство и на неумелость союзников. Соотношение сил было слишком неодинаково. Численность прусской армии уменьшилась до 50 тысяч человек. Казалось, наступал последний акт борьбы, но в это время, в декабре 1761 года, умерла Елизавета Петровна. На русский престол взошел злой и ограниченный Петр III, преклонявшийся перед Фридрихом.

Курс русской политики круто изменился. Взамен ориентации на Австрию и Англию, Россия полностью вошла в фарватер прусского влияния. Новый император, не колеблясь, свел к нулю все принесенные русской армией жертвы. Он предписал очистить все оккупированные немецкие области; с Пруссией было заключено перемирие, а вслед за тем и военный союз. Прусский посланник стал первым и главным советчиком государя, больше всего гордившегося тем, что Фридрих произвел его в чин генерала прусской армии.

За несколько месяцев своего царствования Петр III восстановил против себя все сословия. В особенности волновалась гвардия, которую Петр угрожал реорганизовать, лишив былых привилегий. На почве этого недовольства созрела мысль о перевороте. Использовав предоставленные английским правительством денежные средства, жена Петра III, бывшая ангальт-цербстская принцесса София Августа, принявшая в России имя Екатерины, вошла в доверие к гвардии и духовенству. Свергнуть с престола беспечного и непопулярного императора оказалось легче, чем могли надеяться заговорщики в самых смелых своих мечтах.