Суть времени, 2013 № 22 - [14]

И 20 марта делегация Кипра прибыла в Москву с предложением передать России доли в банках и газовых месторождениях в обмен на срочную финансовую помощь. Германская «Зюддойче Цайтунг» панически прокомментировала: «Цена привлечения России была бы ужасна… Москва превратила бы остров в вассала. «Газпром» контролировал бы добычу у кипрских берегов, а российские военные получили бы базу вместо гавани в Сирии».

Однако переговоры в Москве ни к чему не привели. Глава Минфина России Антон Силуанов дал понять своему кипрскому коллеге Михалису Саррису, что «мусорные» доли в активах кипрских банков России не нужны. И что Россия не хочет «влезать» в газодобычу на месторождении «Афродита» в условиях, когда Турция считает ее незаконной, требует передать часть месторождения Северному Кипру и грозит компаниям-участницам санкциями. Поняв, что Россия не намерена «покупать за свои деньги свою головную боль», Саррис уехал из Москвы даже без традиционной пресс-конференции.

И в этот момент ЕЦБ заявил Кипру (глядите, какое беспрецедентное выкручивание рук!), что в ближайшие дни может полностью прекратить поставки в страну денежной наличности.

То, как далее развивалась военно-финансовая и политическая война вокруг «спасения Кипра», какие она выявила локальные и глобальные интересы, и чем ее итоги чреваты для России и мира, — мы обсудим в следующей статье.

Информационно-психологическая война

Бахтин и Волошин

Антисоветская антикоммунистическая революция — или контрреволюция — не может осуществляться на базе диалогизма. Любая война — за коммунизм или против него — основывается на крепости веры

Анна Кудинова

Бахтин был кумиром советского диссидентства. Но, если верить Кожинову (а ему в вопросе о Бахтине вполне можно доверять), Бахтин не скрывал своего — фундаментального, можно сказать — антисемитизма. А это противоречило духу советского диссидентства. Причем весьма категорическим образом. Малейшее проявление антисемитизма порождало резкое диссидентское «фи».

Даже Солженицын столкнулся с таким «фи». Не говоря уже о Шафаревиче. Да, диссидентские салоны могли скрепя сердце смириться с проявлениями антисемитизма у определенных противников коммунизма. Но именно смириться — во имя торжества общего антикоммунистического проекта.

С Солженицыным или Шафаревичем смирялись. А Бахтиным — восторгались. Между тем, если верить Кожинову, Бахтин был подлинным гуру антисемитизма и в вопросе антисемитизма крыл рекорды Солженицына и Шафаревича. Так почему же диссидентские салоны не просто холодно смирялись с Бахтиным, а им безмерно восхищались? Снисходительное отношение к чудачествам гениального современника?

Извините, советские диссиденты не прощали чудачеств подобного рода даже гениальным представителям прошлого — Достоевскому, например. Советские диссиденты (как, кстати, и любые диссиденты) умели четко проводить грань между «своими» и «чужими». Потому что только проведение такой грани позволяло диссидентам выстаивать, позволяло им надеяться на победу.

Но этим загадочность восхищения, которое вызывал Бахтин у советских диссидентов, никоим образом не исчерпывается.

Вдумаемся, Бахтин воспевал диалогизм, который в чем-то, конечно же, сродни плюрализму, толерантности, готовности впустить внутрь себя чужую позицию. А диссиденты были ужасно монологическими людьми. Абсолютно не готовыми впустить в себя чужую позицию. Разве мог диссидент заявить: «С одной стороны, конечно, я диссидент, то есть яростный ненавистник совка, коммуняк и прочего. Но, с другой стороны, я готов рассмотреть и правду тех, кто восхваляет коммунизм, верит в Советский Союз и т. д.»?

Согласитесь, заявивший нечто подобное диссидент немедленно перестал бы быть диссидентом. Простой пример: могла ли заявить нечто подобное, например, Валерия Новодворская? Конечно, не могла. Иначе она перестала бы быть Новодворской.

Антисоветская антикоммунистическая революция — или контрреволюция — не может осуществляться на базе диалогизма. Почему Рейган победил Горбачева? Потому что Рейган не был диалогичен. Он назвал СССР «империей Зла», сказал, что предпочел бы, чтобы его дочери сгорели в ядерном огне, нежели жили под властью безбожного коммунизма. И он не просто сказал это — он в это верил. Любая война — за коммунизм или против него — основывается на крепости веры. «На том стою и не могу иначе». Так зачем же нужен был диссидентам Бахтин?

Кстати, был ли диалогичен сам Бахтин? Ведь подлинность принципов, декларируемых тем или иным ученым (или идеологом — Бахтин, скорее, был именно идеологом), определяется, в том числе, и тем, насколько верен своим принципам тот, кто рекомендует эти принципы в качестве единственно верных своей стране, своему обществу и так далее.

Так вступил ли Бахтин в содержательный диалог с советским мировоззрением, мировоззрением того общества, в котором он жил? Ибо если ты всерьез исповедуешь диалогизм, то, казалось бы, должен рассуждать так: «Моя правда — антикоммунистическая, антисоветская. Но я верю в диалогизм, то есть в то, что моя правда не является истиной в последней инстанции. Более того — я ведь не просто толерантен и плюралистичен, то есть способен с уважением рассматривать чужую правду, в том числе, и правду коммунистическую, советскую! Я — диалогичен! То есть способен впустить эту чужую для меня правду внутрь своего сознания и вести с ней полноценный внутренний диалог. Понимая, что нет ничего опаснее для моего сознания, что этот диалог моей правды — с правдой, мне глубоко чуждой. Но я на этот диалог иду. Ибо в этом принцип, который я возвещаю людям. А возвестив его людям, я должен принять его сам».