Суть времени, 2012 № 03 - [15]

А теперь — о наиболее важном в фильме Литвиновой.

В фильме этом речь постоянно идет о том, что героиню, «мифическое существо», интересуют красивые души, «души, способные любить». И тут следует уточнение: «души, способные любить» интересуют героиню фильма потому, что «они будут избавлены от возвращения сюда, где все так несовершенно, где столько страданий». Вот так, быстро, просто и ненавязчиво отменяется все содержание и светской, и христианской, и иных борющихся со смертью культур. Жизнь превращается в обузу. Смерть — в счастливый шанс для избранных вырваться из буддийского круга сансары.

Тема «прекращения земных страданий» появилась в российском кинематографе сразу после развала Советского Союза. В 1992 году на экраны вышел первый российский фильм ужасов «Прикосновение». Главный герой, расследуя странные самоубийства (например, мать убивает сына и кончает с собой) обнаруживает, что виной всему призрак, убеждающий близких людей в том, что земная жизнь — это болезнь, и настоящая жизнь будет только после смерти. Существует целая «организация мертвых сподвижников», целью которых является привести душевно чистых людей к ранней смерти. В том же 1992 году на экраны вышел фильм «Прогулка по эшафоту». Сюжет фильма повторяет гностический миф о том, что мир создан злым демиургом. А значит, вырваться из этого мира — благое деяние, а не преступление.

Но так ли важна новая культура, отменяющая смерть в качестве вызова, на который надо отвечать? Культура, которую вполне правомочно назвать культурой смерти? (Отдельный вопрос — не является ли переход к культуре смерти еще и смертью культуры.)

Оказывается, эта новая культура весьма важна. Конечно, если мы хотим отстаивать страну и не превращать ее в огромное кладбище или гигантский хоспис.

За последнее десятилетие число самоубийств в России среди молодежи выросло в 3 раза. Зловещая тенденция, не правда ли? Только за пять последних лет самоубийством покончили жизнь 14 157 несовершеннолетних. И кинематограф тоже несет за это ответственность.

На Западе тему смерти в новом ключе поднял молодой режиссер Алехандро Аменабар. В 2004 году на экраны вышел его фильм «Море внутри». И сразу получил два «Оскара», Гран-при Венецианского фестиваля и 14 наград испанской кинопремии «Гойя».

Алехандро Аменабар не скрывает, что тема смерти интересует его больше всего. До «Моря внутри» он снял фильм «Другие», в котором под конец выясняется, что жизнь молодой женщины с двумя детьми в большом пустом доме — это уже жизнь после смерти. Женщина убила детей, и покончила с собой. После чего оказалось, что жизнь продолжается… просто уже в другом измерении. «Кто-то придумал интересную формулу: «Другие» — фильм о мертвых, которые хотят быть живыми, а «Море внутри» — о живых, которые хотят умереть», — говорит режиссер.

Обратим внимание на фразу «живые, которые хотят умереть».

В Испании «Море внутри» вызвал бурное обсуждение в связи с поднятой темой эвтаназии. Но посыл режиссера был гораздо глубже. Желая поднять вопрос о добровольном уходе из жизни, он берет в качестве примера человека, весьма формально подпадающего под случаи, в которых хотя бы условно можно рассуждать о допустимости эвтаназии. Герой фильм Рамон парализован. Но он сильный человек, продолжающий вести насыщенную, интересную жизнь: он пишет, рисует, общается с людьми, в него влюбляются женщины. Но вся сила воли героя нацелена на одно — желание умереть.

Алехандро Аменабар считает себя агностиком. Он формально далек от заявленной нашими режиссерами темы ухода из тягостной жизни в сладостное ничто. Его герой хочет умереть просто потому, что желание умереть — это такое же желание, как и стремление жить.

Донося до зрителя свой посыл, А. Аменабар вводит в сюжет фильма ряд эпизодов, доказывающих правоту главного героя. Так, парализованный священник, который приехал отговаривать самоубийцу от задуманного, предстает в комичном виде. «Показывая священника в «Море внутри», я не собирался рисовать карикатуру на церковь. Я видел как-то одного кардинала, который в некоей телепередаче обвинял Рамона, называя его трусом, и его семью — мол, они слишком мало его любили. Отсюда — диалоги в моем фильме. Тут я ничего не выдумал», — говорит режиссер.

Симпатии Аменабара целиком на стороне героев, решивших свести счеты с жизнью. И опять возникает ангел смерти в образе активной девушки из специального агентства, занимающегося помощью тем, кто хочет прекратить эту муку, называемую жизнью.

Тема этого ангела (кстати, совершенно нелишне в этой связи вспомнить сюжеты из «Апокалипсиса») постепенно приобретает такой разворот и такой накал, что реагировать приходится крупнейшим хранителям общечеловеческих смыслов. Но об этом в следующей статье.

Наша война

Размышляя над детскими рисунками: беспризорники в нашем доме

Наши дети растут в отрыве от нашей культурной традиции — но зато в тесном взаимодействии с чужими (и иногда прямо вражескими) культурами

Юлия Крижанская, Андрей Сверчков

Какими Россия (мы все вместе: родители, государство, школа и пр.) хочет воспитать своих детей? Хотим ли мы, чтобы они выросли «настоящими людьми»? Хотим ли мы, чтобы они были свободными? Чтобы они любили родителей? Россию? Хотим ли мы, чтобы они вообще умели любить? Чтобы наши дети, когда вырастут, были верны клятве, дружбе, чувству? Чтобы они чего-то добивались и добились в жизни? Хотим ли мы, чтобы они выросли русскими (в широком смысле слова — ощущающими свою неразрывную связь с русской культурой, русской историей, русской судьбой — независимо от национальности)?