Суть времени, 2012 № 01 - [10]

Таинственна-то она таинственна, но если вы сначала обнаружили, что любимый человек пьет, потом — что он вам изменяет, потом — что ему присущи некие совсем для вас неприемлемые черты, то, скорее всего, ваше отношение к человеку изменится.

Не обязательно, что он потеряет при этом для вас всякую притягательность. Но изменится качество этой притягательности. А при определенном накоплении негативных знаний о человеке перестанет действовать даже таинственная любовная магия, выражаемая словами «люблю и не понимаю, за что».

Итак, давайте договоримся, что даже по отношению к конкретному человеку чувство любви в существенной степени определяется качествами любимого. Чем еще?

Разумеется, вашими критериями. Когда вы перечисляете определенные качества, порождающие в вас любовь именно к этому человеку, вы раскрываете ваше внутреннее содержание.

Например, если вы говорите: «Люблю этого человека, потому что он смел и честен», — то тем самым вы обозначаете, что смелость и честность для вас существенны, что вы придаете этим человеческим качествам определенное значение. А почему вы придаете им такое значение? Кто вам сказал, что хорошо быть смелым и честным? Родители? Другие ценимые вами родственники и близкие? Учителя? Друзья?

Вспомним далее, что все, через кого вы впитали определенное представление, например, о том, что смелость и честность — это замечательно, не просто говорили вам о замечательности данных абстрактных качеств. Они вам предъявляли некоторые образцы. Скажем, самих себя. Или же героев. Вы смотрели фильмы, читали книги, слушали песни, и нечто оказывалось для вас позитивно значимым. Вы не просто высоко цените смелость и честность. Вы высоко цените героев, обладающих такими качествами. Вы восторгаетесь, например, Андреем Болконским и говорите, что такой-то и такой-то в том-то и том-то на него похож — например, так же благороден, как Болконский.

Конечно же, литературные герои, а также герои, которых вы видите на сцене театра и в кино, — это одно. А ваш отец или дед — другое. Вы переносите свое хорошее отношение к близким на все их качества и характерные черты. А иногда — наоборот: качества, которыми Вы восторгаетесь, освещают носителя этих качеств своим волшебным светом. И никогда нельзя с полной определенностью ответить на вопрос, что тут первично, а что вторично. Восхищаетесь ли вы совсем близко связанным с вами человеком потому, что он обладает определенными высоко ценимыми вами качествами, или же вы начинаете высоко ценить то или иное качество потому, что этими качествами обладает близкий вам человек, которым вы восхищаетесь.

В любом случае, очевидно, что появившийся на свет божий младенец еще не способен восхищаться честностью мамы, ее мудростью или справедливостью, что этот младенец еще не знает о том, что такое мудрость, честность и справедливость. И что если он не пройдет определенный путь социализации, то он так и не узнает о том, что такое мудрость, честность и справедливость. И уж тем более, не приобретет способность восхищаться этими качествами.

Зверь рождается с определенными инстинктами. Хотя и тут играет определенную роль процесс обучения. Но всё же зверь не в такой степени зависит от этого процесса. Волчонок вырастет и худо-бедно начнет кусаться, а также охотиться. Змееныш вырастет и начнет жалить. Агрессия, потребность в еде и пище, инстинкт размножения — все это носит либо врожденный, либо легко и стремительно приобретаемый характер. А вот совокупность ваших восхищений (ах, он мудрец и храбрец!) и негодований (ах, он дурак и трус!) носит совсем другой характер. Для того чтобы вы могли восхититься или вознегодовать, нужен тяжелый и долгий труд тех, кто вас этой способностью наделяет. Труд родителей и близких, учителей и друзей, труд писателей, режиссеров, актеров, музыкантов. Вы этим трудом других в существенной степени обусловлены, потому что вы — человек.

При этом дочеловеческое начало в вас присутствует вне зависимости от того, прочитали ли вы «Три мушкетера», посмотрели ли фильм о Павке Корчагине. Оно присутствует в вас вне зависимости от того, какие эталоны и критерии передали вам ваши родители. Это — очевидно.

Столь же очевидно и то, что полноценное формирование в вас начала собственно человеческого невозможно, если вы не поставите в определенные рамки свою — неотменяемую и мощную — дочеловеческую звериную самость. Такие рамки называются «табу». Вы должны — сначала с чьей-то помощью, а потом и сами — обуздать в самом себе звериную агрессию, звериную же разнузданность и многое другое.

Рамки, в которые ставят вас воспитующие инстанции, на разных фазах развития человечества менялись. Не всё тут до конца ясно, но кое-что достаточно очевидно. Табу на людоедство, на убийство своих, на совокупление с матерью и близкими родственниками — это не извечная константа, а трудно и долго выстраиваемая регулятивность.

Столь же трудно и долго выстраивались отношения человека со смертью. Может быть, это выстраивание является самой тонкой и главной частью вочеловечивания. Человек — единственное существо, знающее о том, что оно смертно. Конечно, любые утверждения о человеческой природе имеют в той или иной степени условный характер. И всегда можно спросить: «А кто вам сказал, что только человек знает о своей смертности?» Но поскольку сегодня вряд ли кто-то будет оспаривать кардинальное отличие человека от других живых существ в том, что касается разумности, и поскольку именно «дар и проклятие разума» превращает человека в существо, знающее о своей смертности, то отношения человека со смертью — действительно является сложнейшим и важнейшим слагаемым процесса вочеловечивания. Большую часть истории человечества эти отношения задавались теми или иными религиозными культами. Иной тип отношений — это миллиметровое напластование светскости на многометровой толще той или иной религиозности.