Суть дела - [30]

Луиза сидела за столом, перед ней лежал лист почтовой бумаги, но она написала пока только первую строчку. Летучие муравьи бились о лампу и роняли на стол крылышки. Там, где свет падал на ее волосы, заметна была седина.

— В чем дело, милый?

— В доме было так тихо, — сказал он. — Я уж испугался, не случилось ли чего-нибудь. Вчера ночью мне приснился о тебе дурной сон. Самоубийство Пембертона совсем выбило меня из колеи.

— Какие глупости! Разве с нами это возможно? Ведь мы же верующие.

— Да, конечно. Мне просто захотелось тебя видеть, — сказал он, погладив ее по волосам.

Заглянув ей через плечо, он прочитал то, что она написала: «Дорогая миссис Галифакс…»

— Зачем ты ходишь босиком, — сказала она. — Еще подцепишь тропическую блоху.

— Мне просто захотелось тебя видеть, — повторил он, гадая, откуда эти потеки на бумаге — от слез или от пота.

— Послушай, — сказала она, — перестань ломать себе голову. Я тебя совсем извела. Знаешь, это как лихорадка. Схватит и отпустит. Так вот, теперь отпустило… до поры до времени. Я знаю, ты не можешь достать денег. Ты не виноват. Если бы не эта дурацкая операция… Так уж все сложилось.

— А при чем тут миссис Галифакс?

— Миссис Галифакс и еще одна женщина заказали на следующем пароходе двухместную каюту, а эта женщина не едет. Вот миссис Галифакс и подумала — не взять ли вместе нее меня… ее муж может поговорить в пароходном агентстве.

— Пароход будет недели через две, — сказал он.

— Брось. Не стоит биться головой об стенку. Все равно завтра нужно дать миссис Галифакс окончательный ответ. Я ей пишу, что не еду.

Он поторопился сказать — ему хотелось сжечь все мосты:

— Напиши, что ты едешь.

— Что ты говоришь, Тикки? — Лицо ее застыло. — Тикки, пожалуйста, не обещай невозможного. Я знаю, ты устал и не любишь семейных сцен. Но ничего этого не будет. А я не могу подвести миссис Галифакс.

— Ты ее не подведешь. Я знаю, где занять деньги.

— Почему же ты сразу не сказал, как вернулся?

— Я хотел сам принести билет. Сделать тебе сюрприз.

Она гораздо меньше обрадовалась, чем он ожидал: она, как всегда, была дальновиднее, чем он рассчитывал.

— И ты теперь успокоился? — спросила она.

— Да, я теперь успокоился. Ты довольна?

— Ну, конечно, — сказала она с каким-то недоумением. — Конечно, я довольна.

3

Пассажирский пароход пришел вечером в субботу; из окна спальни им был виден его длинный серый корпус, скользивший мимо бонов, там, за пальмами. Они следили за ним с упавшим сердцем — в конце концов, отсутствие перемен для нас желанней всякой радости, стоя рядом, они смотрели, как в бухте бросает якорь их разлука.

— Ну вот, — сказал Скоби, — значит, завтра после обеда.

— Родной мой, — сказала она, — когда пройдет это наваждение, я снова буду хорошая. Я просто не могу больше так жить.

Раздался грохот под лестницей — это Али, который тоже смотрел на океан, вытаскивал чемоданы и ящики. Похоже было, что весь дом рушится, и грифы, почувствовав, как содрогаются стены, снялись с крыши, гремя железом.

— Пока ты будешь складывать наверху свои вещи, — сказал Скоби, — я упакую книги.

Им казалось, будто последние две недели они играли в измену и вот доигрались до того, что приходится разводиться всерьез: рушилась совместная жизнь, пришла пора делить жалкие пожитки.

— Оставить тебе эту фотографию, Тикки?

Бросив искоса взгляд на лицо девочки перед первым причастием, он ответил:

— Нет, возьми ее себе.

— Я оставлю тебе ту, где мы сняты с Тедом Бромли и его женой.

— Хорошо.

С минуту он глядел, как она вынимает из шкафа свои платья, а затем сошел вниз. Он стал снимать с полки и вытирать тряпкой ее книги: Оксфордскую антологию поэзии, романы Вирджинии Вулф, сборники современных поэтов. Полки почти опустели — его книги занимали немного места.

На следующее утро они пошли к ранней обедне. Стоя рядом на коленях, они, казалось, публично заявляли, что расстаются не навсегда. Он подумал: я молил дать мне покой, и вот я его получаю. Даже страшно, что моя молитва исполнилась. Так и надо, недаром ведь я заплатил за это такой дорогой ценой. На обратном пути он с тревогой ее спросил:

— Ты довольна?

— Да, Тикки. А ты?

— Я доволен, раз довольна ты.

— Вот будет хорошо, когда я наконец сяду на пароход и расположусь в каюте! Наверно, я сегодня вечером немножечко выпью. Почему бы тебе не пригласить кого-нибудь пожить у нас?

— Нет, лучше я побуду один.

— Пиши мне каждую неделю.

— Конечно.

— И, Тикки, пожалуйста, не забывай ходить к обедне. Ты будешь ходить без меня в церковь?

— Конечно.

Навстречу им шел Уилсон; лицо его горело от жары и волнения.

— Вы в самом деле уезжаете? — спросил он. — Я заходил к вам: и Али сказал, что после обеда вы едете на пристань.

— Да, Луиза уезжает, — сказал Скоби.

— Вы мне не говорили, что так скоро едете.

— Я забыла, — сказала Луиза. — Было столько хлопот.

— Мне как-то не верилось, что вы уедете. Я бы так ничего и не знал, если бы не встретил в пароходстве Галифакса.

— Ну что ж, нам и Генри придется присматривать друг за другом.

— Просто не верится, — повторял Уилсон, продолжая топтаться на пыльной улице. Он стоял, загораживая им путь, не уступая дороги. — Я не знаю тут ни души, кроме вас… ну и, конечно, Гарриса.