Суррогатная мать - [2]
Она устроилась поудобнее в большом велюровом кресле и позволила себе немного помечтать о том, что было бы, если б она выбралась из этой бесконечной круговерти. У нее чудесная работа – безумная смесь из актерского мастерства, различных манипуляций, управления толпой и разрешения конфликтов – чудесная, только вот нервов не щадит. Каково это – бросить все и пожить для себя? Рут вздохнула. Если б только выплаты по ипотеке не зависели от ее дохода, и ей бы не пришлось пахать как про́клятой в ближайшие три месяца, чтобы “Морраб филмз” осталась на плаву…
Рут не заметила, когда телефон в кармане завибрировал в первый раз. Второй звонок проигнорировала – и третий. Только ощутив короткую пульсацию смс, она прикрыла телефон полой пальто и посмотрела на экран. Сообщение от Дэна:
Утром Лори потеряла
ребенка. Сделали срочную
операцию. Пожалуйста, приезжай.
Больница Лэдифилд, гинекология,
палата F
Резкая боль скрутила живот – Рут нагнулась вперед и обхватила его руками. Взяв пальто и сумочку, она наклонилась к Белле и прошептала:
– У Лорен опять выкидыш, надо бежать.
– Конечно-конечно! – Белла сжала ее руку. – Передай ей мои соболезнования.
– Сможешь поблагодарить всех за меня в конце?
Белла кивнула.
Пока Рут, извиняясь, протискивалась к выходу, ее телефон снова завибрировал.
– Адам?.. Знаю, Дэн мне тоже написал… Да, просто ужасно. Четырнадцать с половиной недель, как же так… Нет, на метро быстрее. Встретимся там.
Шел проливной дождь, поезд все время останавливался, но Рут была рада оказаться среди незнакомцев, в залитом неоновым светом вагоне, где ей не нужно было ни с кем общаться. Как только она вышла на станцию, ветер вывернул зонт наизнанку, обнажив металлический каркас. По пути в больницу одежда промокла насквозь. Открывая двери гинекологического отделения, Рут вспомнила все мрачные паломничества в этот уголок Южного Лондона, которые им с Адамом пришлось совершить, чтобы оплакать смерть шести нерожденных внуков. Она зашла в туалет, отжала над раковиной мокрые волосы и посмотрела в зеркало: кроваво-красный шарф казался жестокой насмешкой – она сняла его и затолкала в сумочку.
Адам притаился в коридоре возле палаты. Он был на грани: в больницах ему всегда было не по себе.
– Ты чего так долго? Я тут уже полчаса сижу!
– Пробиралась к тебе через наводнение.
Рут обняла мужа, постучала в дверь и вошла в палату.
Перед ними предстала жуткая пародия на рождественский вертеп: их дочь и зять сидели на кровати, уткнувшись друг в друга. Лорен в бледно-голубом больничном халате, на правой ноге пятно засохшей крови. Дэн даже не снял пиджак и галстук. Увидев полоски оголенной кожи между штанинами и носками, Рут едва не заплакала.
– Можно войти? – спросила она.
Отвлеченные от горя, они удивленно подняли глаза – Рут увидела их влажные и опухшие щеки, – Дэн встал и аккуратно помог Лорен сесть. Она поежилась от холода, он укутал в плед ее тонкие плечи. От капельницы над головой к правой руке змеей вился катетер. Ее лицо – непроницаемое и ужасающе бледное. Она была похожа на брошенное дитя.
Рут присела на край кровати и обняла ее.
– Как же несправедливо! Ты не заслужила всей этой боли.
Рут хотела укачать дочь, чтобы все поскорее прошло, но Лорен сжалась и вырвалась из ее объятий.
– Мама, не надо, пожалуйста! – Она сглотнула. – Наверное, это просто не мое… – Ее лицо дрогнуло и тут же застыло снова.
Рут отстранилась, на нее нахлынули любовь и разочарование – чувства, которые так часто пробуждала в ней Лорен: даже сейчас, в такой тяжелой ситуации, она не поддавалась, не позволяла себя утешить. Она была такой с самого рождения – погруженной в себя и замкнутой девочкой, скрытным и недоверчивым подростком, – всегда отстраненная и недоступная. С появлением Дэна они еще больше отдалились друг от друга.
Адам хотел обнять Дэна и потянулся к нему, но передумал и просто пожал ему руку. Затем отошел в угол комнаты, встряхнул мокрое пальто и повесил его на крючок за дверью. Дэн придвинул к кровати два стула, и Адам с Рут сели.
Лорен рассказала, как, едва Дэн уехал на работу, на нее обрушились схватки. В такси началось кровотечение, она ехала и мечтала, чтобы боль утихла и все снова было в порядке. Как страшно ей было сидеть одной в приемной – матка сокращалась, кровь стекала по ногам и капала на линолеум. По лицу доктора во время осмотра она поняла, что все кончено. На этот раз кровотечение было гораздо сильнее: произошедшее можно с натяжкой назвать родами, она даже видела плод. Размером с кулак, почти полностью оформленный: с головой, ручками, ножками и даже ресницами. “Я держала его вот так, – говорила она, вытянув сложенные лодочкой руки и видя перед собой воспоминания. – Мой малыш”.
Адам подался вперед и обхватил лицо руками.
– Ох, доченька! – Рут почувствовала вину за то, что не испытывала трудностей при вынашивании и рождении детей, и кое-что еще – ноющую боль старой раны. – Как же я могла оставить тебя совсем одну? Я должна была быть рядом, я могла бы помочь!
– Напрасно ты думаешь, что смогла бы это предотвратить, – отрезала Лорен. – Никто бы не смог. Я просто сидела дома и рисовала. Мам, я не виновата!
Действие романа разворачивается во время оккупации Греции немецкими и итальянскими войсками в провинциальном городке Бастион. Главная героиня книги – девушка Рарау. Еще до оккупации ее отец ушел на Албанский фронт, оставив жену и троих детей – Рарау и двух ее братьев. В стране начинается голод, и, чтобы спасти детей, мать Рарау становится любовницей итальянского офицера. С освобождением страны всех женщин и семьи, которые принимали у себя в домах врагов родины, записывают в предатели и провозят по всему городу в грузовике в знак публичного унижения.
После восемнадцати лет отсутствия Джек Тернер возвращается домой, чтобы открыть свою юридическую фирму. Теперь он успешный адвокат по уголовным делам, но все также чувствует себя потерянным. Который год Джека преследует ощущение, что он что-то упускает в жизни. Будь это оставшиеся без ответа вопросы о его брате или многообещающий роман с Дженни Уолтон. Джек опасается сближаться с кем-либо, кроме нескольких надежных друзей и своих любимых собак. Но когда ему поручают защиту семнадцатилетней девушки, обвиняемой в продаже наркотиков, и его врага детства в деле о вооруженном ограблении, Джек вынужден переоценить свое прошлое и задуматься о собственных ошибках в общении с другими.
Повествование ведёт некий Леви — уроженец г. Ленинграда, проживающий в еврейском гетто Антверпена. У шамеша синагоги «Ван ден Нест» Леви спрашивает о возможности остановиться на «пару дней» у семьи его новоявленного зятя, чтобы поближе познакомиться с жизнью английских евреев. Гуляя по улицам Манчестера «еврейского» и Манчестера «светского», в его памяти и воображении всплывают воспоминания, связанные с Ленинским районом города Ленинграда, на одной из улиц которого в квартирах домов скрывается отдельный, особенный роман, зачастую переполненный болью и безнадёжностью.
Что скрывается за той маской, что носит каждый из нас? «Воображаемые жизни Джеймса Понеке» – роман новозеландской писательницы Тины Макерети, глубокий, красочный и захватывающий. Джеймс Понеке – юный сирота-маори. Всю свою жизнь он мечтал путешествовать, и, когда английский художник, по долгу службы оказавшийся в Новой Зеландии, приглашает его в Лондон, Джеймс спешит принять предложение. Теперь он – часть шоу, живой экспонат. Проводит свои дни, наряженный в национальную одежду, и каждый за плату может поглазеть на него.
Село Белогорье. Храм в честь иконы Божьей Матери «Живоносный источник». Воскресная литургия. Молитвенный дух объединяет всех людей. Среди молящихся есть молодой парень в инвалидной коляске, это Максим. Максим большой молодец, ему все дается с трудом: преодолевать дорогу, писать письма, разговаривать, что-то держать руками, даже принимать пищу. Но он не унывает, старается справляться со всеми трудностями. У Максима нет памяти, поэтому он часто пользуется словами других людей, но это не беда. Самое главное – он хочет стать нужным другим, поделиться своими мыслями, мечтами и фантазиями.
Скорее рассказ, чем книга. Разрушенные представления, юношеский максимализм и размышления, размышления, размышления… Нет, здесь нет большой трагедии, здесь просто мир, с виду спокойный, но так бурно переживаемый.