Суровые дни - [77]

— Эх, ты! — сказал Иван. — Разве так пьют? Смотри!

И он молодецки опорожнил свою пиалу.

Крепкий самогон быстро подействовал на Тархана: по телу разлилась приятная теплота, в голове зашумело, стало веселей на душе.

— Иван-джан, — сказал он, глядя на кувшин повлажневшими глазами, — ты как-нибудь выбери момент и угости «лекарством» сердара. Если это удастся, ты станешь совсем по-другому жить. Правду говорю! Ты знаешь мастера Андрея? Он дал Аннаберды-хану немного, когда у того то ли живот, то ли зубы болели. Теперь между ними волосинку не протащишь! Хан справил той, отдал мастеру рабыню и даже сказал: «Примешь мусульманство — выдам за тебя туркменку».

— Ну, и как?

— Мастер Андрей не согласился отказаться от своей веры…

Иван усмехнулся, потянулся к кувшину и попросил:

— Расскажи лучше, как в Астрабад съездил.

Тархан повторил свой вчерашний рассказ. Иван поинтересовался, не встречал ли он в Астрабаде русских невольников. Потом, выпив еще, вспомнил Оренбург, свою юность. Защемило сердце. Эх, жизнь треклятая!..

Он положил руку на плечо Тархана и тихо запел песню, которую слышал когда-то от старого ямщика;

Ах, талан ли мой, талан таков,

Или участь моя горькая;

На роду ли мне написано,

Что со младости до старости,

До седого бела волоса,

Во весь век мой горе мыкати,

Ах, до самой гробовой доски!

Дождь утих, хотя тучи по-прежнему облегали небо.

В своей кибитке Садап долго боролась со сном, но все же незаметно уснула. Наступившая тишина разбудила ее. Сонно зевая, она протерла глаза и крадучись вышла наружу. Стараясь не поскользнуться на влажной земле, подошла к мазанке батраков и прислушалась. Потом прошлепала к кибитке Лейлы, тоже послушала, осторожно толкнула дверь и, убедившись, что она заперта, направилась к коровнику. Здесь она кашлянула, и сразу возникла из темноты фигура человека. Садап негромко сказала несколько слов и пошла домой. Теперь она могла спать спокойно.

Друзья просидели довольно долго. После водки они пили чай, разговаривая о том, о сем. Тархан попросил еще налить, однако Иван, словно догадывающийся о чем-то, категорически отказал, пообещав, что наверстают в следующий раз. Тархан с грустью подумал, что следующего раза уже не будет, но спорить не стал и поднялся.

Немного притихший ветер расшумелся снова и разорвал сплошную пелену туч. Бледные искорки звезд тускло освещали землю. Тархан вспомнил тень, мелькнувшую в двери конюшни, и с возвратившимся ощущением тревоги осмотрелся по сторонам. Возле коровника маячило что-то темное, не то куча мусора, не то присевший человек — не разобрать.

У Тархана разом выскочили из головы остатки хмеля.

Он быстро юркнул в свою мазанку и остановился у двери, прислушиваясь. Однако гулко бьющееся сердце заглушало все остальные звуки. Он ощупью добрался до постели и сел. Несомненно за ним следят! Старая ведьма Садап, вероятно, учуяв что-то, поставила соглядатая. Но кто это? Ни Овеза, ни Кандыма в эту ночь дома не было. Кого же она наняла? «А может быть, никто и не следит? — с внезапно загоревшейся надеждой подумал Тархан. — Может, просто почудилось?» Но здравый смысл твердо сказал: нет, не почудилось, и ты не при напролом, иначе все пропало.

Тархан с яростью ударил кулаком по колену: надо же случиться такому! Все шло как задумано — и в самый последний момент грозит сорваться… Нет, не сорвется! Сейчас он возьмет соглядатая за горло и заставит его признаться, что поручила ему эта трижды богом проклятая Садап!

Он встал, туго затянул кушак на чекмене, попробовал, легко ли вынимается из ножен узкий чабанский нож. Надевая халат, подумал, что Садап, вероятно, ничего толком не знает, иначе она взяла бы Лейлу на ночь в свою кибитку. И тут же обожгла мысль: а что, если она так и поступила!

Торопливо нашарив в темноте небольшую веревку, которой обычно пользовались, принося дрова, Тархан вышел, завернул за мазанку и направился к реке. Он решил обогнуть село с восточной стороны, подкрасться к коровнику с тыла и схватить караульщика, если он действительно там.

Небо просветлело еще больше, но идти становилось все труднее, так как песчаная почва аула сменилась липкой глиной. Оскользаясь, путаясь ногами в зарослях низкорослого кустарника, Тархан обошел кибитку Анна-Коротышки. Высматривая, чтобы не нарваться на собак, пробрался. к коровнику и присел, осматриваясь.

Вокруг не было видно никого, но, сдержав дыхание и прислушавшись, Тархан различил храп спящего человека. Звуки доносились со стороны саманной пристройки. Тархан осторожно шагнул и почти сразу же увидел человека, который спал, завернувшись в шубу и прислонясь спиной к пристройке.

Несколько мгновений Тархан лихорадочно соображал, «Как поступить. Еле касаясь земли ногами, сдерживая тревожные удары сердца, он подошел поближе, вгляделся — и сразу же вместо настороженности его обдала горячая волна гнева: у пристройки сладко похрапывал Караджа.

Почти не сознавая, что он делает, Тархан обеими руками зажал Карадже рот. Тот моментально проснулся, забился, стараясь вырваться из крепких рук джигита. Тархан зажал ему и нос.

— Лежи, сволочь! Пикнешь — на месте задушу!

Сбив с головы Караджи тельпек, Тархан стащил тюбетейку и запихал ее Карадже в рот. Потом крепко стянул за спиной локти. Подумал немного и платком перевязал лицо Карадже: чтобы не выпала тюбетейка. После отвел его в конюшню и привязал к свободному колу.