Суровые дни - [11]

Бегенч протянул одну ногу невесте, грозно приказал:

— Снимай!

Невеста безропотно схватилась обеими руками за сапог, потянула. Но парни постарались навертеть на ноги Бегенча столько портянок, что сапог не снимался. Сообразив в чем дело, девушка дернула резко и, не удержавшись, вместе с соскочившим сапогом опрокинулась на спину.

— Ай, молодец, гелин-джан! — со смехом дружно приветствовали ее парни. — Давай, второй тащи!

Бегенч протянул вторую ногу.

— Не расслабляй ступню! — толкнул его в бок большеносый Тархан. — Разве к лицу джигиту так быстро уступать!

Бегенч так и сделал. Сколько невеста ни дергала, сапог не снимался. Тогда девушка решительно вскочила на ноги и потащила жениха к двери.

Поднялся невообразимый шум. Женщины наперебой кричали:

— Отпусти ногу, парень!

— За порогом очутишься, отпусти!

Парни в свою очередь не сдавались:

— Не отпускай, Бегенч!

— Отпустишь — трусом будешь!

Но Бегенч все же сжалился над своей невестой и ослабил ногу. Девушка с силой сдернула сапог и отбросила его в сторону.

По толпе собравшихся прошел гул одобрения.

Теперь невеста должна была развязать у жениха кушак.

Бегенч поднялся во весь рост, сцепив над головой руки. Невеста принялась искать конец кушака, искусно запрятанный парнями. Это оказалось нелегким делом, и одна из девушек, та самая, которая жаловалась, что ее сильно ударил Бегенч, попыталась помочь. Но парни не разрешили: пусть сама невеста свою сноровку показывает.

Конец нашелся, но туго затянутый узел невозможно было развязать руками. Девушка вцепилась в него зубами.

Парни захохотали.

— Эй, гелин-джан, зубы не поломай!

— Беззубая жена кому нужна!

Невеста справилась с узлом и стала обвязывать кушак чалмой на голову Бегенча. И — снова смех:

— Ой-ей, осторожней, невеста! У него болячка на голове, не задень!

— У него голова паршивая, руку испачкаешь!

Почти завязанную чалму сшибли с головы Бегенча, но тут поднялся Тархан и сказал:

— Кончайте! Невеста, дай бог не сглазить, молодцом оказалась. Счастье Бегенча, если она не оседлает его, как скакового осла!

Женщины проворно постелили в глубине кибитки постель, усадили на нее молодых и накрыли их одеялом, Илли-хан взял плеть и принялся выгонять всех из кибитки, прикрикивая:

— Р-р-расходитесь п-п-по домам!.. Б-б-быстро!

Бегенч запер дверь за последним гостем, потушил одну лампу, а вторую, прикрутив фитиль, поставил на очаг. Когда он вернулся к жене, та, не шевелясь, покорно ожидала своего повелителя.

Бегенч в волнении замер перед ней. Он знал только ее имя. Когда она снимала с него сапоги и развязывала кушак, он обратил внимание на маленькие, почти детские руки и на гибкий тонкий стан, но лица, закрытого халатом, разглядеть не сумел. И вот сейчас… Но он не решился сорвать с нее покрывало.

— Джерен-джан, ты не сильно ушиблась, когда упала? — спросил он, взяв девушку за руку.

Рука дрогнула, но Джерен ничего не ответила.

— Почему молчишь, Джерен-джан?

Душевное волнение девушки было не меньше, чем у джигита. Она так же, как и он, горела желанием поскорее увидеть своего мужа, узнать, что преподнесла ей судьба. Когда она развязывала кушак Бегенча, то могла бы взглянуть на его лицо. Но так и не подняла ресницы.

Бегенч осторожно приподнял край халата, накинутого на голову Джерен. Она не сопротивлялась, только еще ниже опустила голову.

У Бегенча отлегло от сердца: тетка Дурсун не обманула; Джерен действительно была очень мила и красива.

Он взял ее за подбородок и приподнял опущенную головку. Большие прекрасные глаза глянули на него покорно и ласково, словно говорили: «Вот я вся перед тобой, — смотри. Не знаю, нравлюсь ли я тебе такая, а ты мне нравишься, джигит, ты оказался куда лучше, чем я ожидала».

Бегенч потянулся к ее губам, и они доверчиво раскрылись ему навстречу.

Перевалило за полночь.

Весь аул уже забылся глубоким сном. Только Бегенч и Джерен не спали, наслаждаясь неожиданно пришедшим счастьем. Редко бывает, когда^:жёних и невеста, до свадьбы не знавшие друг друга, при первой же встрече испытывают чувство, если не любви еще, то взаимной симпатии и близости. Они радовались, что оба оказались молодыми, красивыми, здоровыми и благодарили судьбу. Особенно Джерен. Бегенчу хоть тетка на все лады расхваливала невесту: и пригожая, мол, она, и работящая, и род их плодовитый, А вот бедняжке Джерен не очень верилось, что ей выбрали молодого и приятного на вид, ласкового в обхождении мужа: достаточно наслышалась она, как бессовестно обманывают бедных девушек. И вот, к счастью, ее, кажется, не обманули. И она с радостью чувствовала, как в сердце просыпается любовь к Бегенчу.

Лаская ее, Бегенч вслух мечтал, как прекрасно заживут они, какое ладное хозяйство заведут. Джерен слушала его с легкой улыбкой на утомленном лице, веки ее медленно тяжелели и падали, чтобы сразу же испуганно взметнуться кверху.

— Спи, любимая! — прошептал Бегенч, жадно вдыхая волнующий запах ее щек, — Спи спокойно. Я буду охранять твой сон. Ни злой человек, ни злой дух не подойдут к твоему изголовью, пока я с тобой.

И вдруг Бегенч насторожился, прислушался. Неясный тревожный шум нарастал за стеной. Сначала был слышен лай осатаневших от ярости собак и неясные человеческие голоса, потом раздался отчетливый крик, от которого нашлось сердце: «Люди, вставайте! Кизылбаши напали! Вставайте!..»