Суровые дни - [50]

— Берем.

— А сколько возьмете за работу, папаша?

— Сколь положено.

Солдат бросил сверток на стол и улыбнулся.

— Здравствуйте, товарищи!

Лешка вышел проверить, что делается на улице. Вернувшись, стал спокойно заколачивать деревянные шпильки. Значит, все в порядке.

— Подожди малость.

Вытерев руки фартуком и взяв коробок спичек, Павел Петрович ушел к себе и зажег лампу, стоящую на табуретке.

На железной койке, укрывшись с головой теплым пальто, лежал человек. Это Антон Валек, по заданию ЦК приехавший в Екатеринбург под фамилией Богданова. Павел Петрович немного постоял: жаль его будить, но дело есть дело — и осторожно дернул край пальто.

Валек сразу сунул руку под подушку, где лежал браунинг, и сел, готовый к любой неожиданности, подстерегающей его на каждом шагу. Увидя Павла Петровича, почувствовал неловкость — не похожа ли эта осторожность на трусость? И, пряча браунинг, усмехнулся:

— Со сна померещилось.

— Пришел! — Павел Петрович кивнул в сторону мастерской.

Валек встал с койки.

— Товарищ Антон! — переступив порог слабо освещенной комнатушки, солдат рванулся в широко раскрытые объятия Валека.

— Здравствуй, Вася!

Они не скрывали радости, что видят друг друга. Сейчас перестала существовать разница в возрасте, как бы забылось то, что Валек — опытный революционер, еще в пятом году сражавшийся на баррикадах, а Вася Еремин — молодой парнишка с завода Ятеса.

В городе, захваченном колчаковцами, подпольщики, ежеминутно смотря смерти в лицо, особенно чувствовали, что связаны узами крепче тех, что связывают родных братьев.

Они сели на койку. Рука Валека так и осталась лежать на плече Васи.

— Приехал товарищ из Перми. Дали явку ко мне. А я велел прийти сюда.

— Кто такой? — строго спросил Валек, подумав, не допустил ли Вася ошибку, сказав адрес непроверенному человеку.

— Работает в конторе казенного завода.

— Из инженеров?

— Нет, рабочий! Был студентом.

— Он все это сам тебе рассказал?

— Да. Фамилия Пылаев. Сергей.

— Пылаев? — Валек прищурился. — Сын Прохора?

Память у Валека удивительная. В 1907 году, приехав в Пермь из Надеждинска по партийным делам, он жил в доме Пылаевых. За два дня подружился с их сыном, двенадцатилетним серьезным вихрастым пареньком-гимназистом. В беседах с мальчиком Валека не раз удивляло, как Сережа — ну да, Сережа! — по-взрослому разбирался в житейских вопросах. И Валек тогда же шутя объявил: мальчишку можно принять в партию социал-демократов! Выходит, что шутка-то через много лет по-серьезному обернулась. Но может, случайно та же фамилия? Пылаевых на Урале много…

Зазвенел колокольчик. Они настороженно прислушались. В мастерской кто-то громко произнес условную фразу:

— Задники поправить берете?

— Берем, — ответил глуховатый басок Павла Петровича.

И снова незнакомый голос:

— А сколько возьмете за работу, папаша?

— Сколь положено.

В комнатушку вошел молодой человек. Одного взгляда достаточно, чтобы узнать: сын Прохора!

— Рад вас видеть, товарищ Пылаев, — приветливо улыбнулся Валек. — Вы меня, конечно, не узнаете… А я вас помню таким. — И Валек ладонью показал, какого роста от полу был тогда Сергей. — Зовут меня сейчас Яков Семенович, фамилия Богданов. Понятно?

— Понятно. — Сергей сразу почувствовал к этому человеку большую симпатию.

— А где Прохор?

— На фронте с рабочим отрядом.

Колокольчик опять дал знак.

Они замолчали.

Вопрос, берут ли поправить задники, задал женский голос. Валек улыбнулся.

Скромная обстановка комнатушки показалась еще беднее, когда вошла невысокая женщина в богатом каракулевом саке, шляпке с пестрыми птичьими перышками и воздух наполнился ароматом тонких духов.

— Оскаровна! — воскликнул Валек. — Не могу! Разреши приложиться!

Женщина подчеркнуто важно стянула тугую лайковую перчатку. На ее пальцах переливчато заиграли камешки колец. Валек галантно шаркнул ногой и, ловко изогнувшись, поцеловал ее руку. Это так здорово получилось, что все рассмеялись.

— Как в театре! — воскликнул Вася.

— Откуда сие великолепие? — поинтересовался Валек.

— Друзья одолжили у опереточной артистки… Ненастоящие. Тэтовские. Дешево и сердито!

Оскаровна не спеша, несколько лениво сняла сак и шляпу — и тут же исчезла богатая модница с жеманными манерами и капризно оттопыренной губой. В тусклом свете трехлинейки стояла скромная и милая Маруся Авейдэ.

Трудно было представить, что за ней почти год охотились шпики и провокаторы, пока арестовали отважную подпольщицу в Самаре, куда Мария Оскаровна приехала к заболевшему ребенку. Брошенная в «поезд смерти», Авейдэ по пути в Уфу бежала и добралась до Екатеринбурга.

Казалось, после таких испытаний имеешь право на отдых, но не такова Оскаровна.

Ей удалось установить связь с подпольным комитетом. Получив паспорт на имя Марии Петровны Матвеевой, вдовы расстрелянного чекистами казанского домовладельца, она снова начала беспокойную жизнь, полную опасностей и лишений.

Строго соблюдая конспиративную дисциплину, каждый подпольщик имел дело только с членами его «пятерки». В случае провала это сохраняло организацию от полного разгрома.

Валек познакомил Оскаровну с Васей Ереминым, секретарем Союза социалистической молодежи Урала, которому удалось попасть в отряд личной охраны Гайды. Авейдэ по-матерински ласково посмотрела на зардевшегося от смущения юношу, выполняющего опасное поручение без напускного героизма, а просто, обстоятельно и добросовестно, как делал он каждое дело.