Суперигрушек хватает на все лето - [2]

Мы открывали заднюю дверь, за которой простирались бесконечные акры полей, и Стэнли закуривал сигарету, после чего заявлял: «Пожалуй, на сегодня свежего воздуха достаточно». Мы возвращались в дом и больше за весь день не высовывали оттуда нос. Это была своего рода шутка. Наши отношения тоже были своего рода шуткой.

Однажды, когда мы только-только ввели в сценарий новый персонаж, Стэнли поинтересовался: «Брайан, а чем занимаются люди, которые не снимают фильмы и не пишут научно-фантастических книг?»

Кубрик отдавался работе целиком и полностью. К сожалению, он был очень нетерпелив и с ходу отвергал любые не приглянувшиеся предложения.

Поначалу я тоже не мог понять, как можно сделать полноценный фильм из крошечного рассказа. И вдруг однажды утром до меня дошло, что нужно делать, и я тут же позвонил Кубрику. «Приезжай», — сказал он.

Я приехал. Я рассказал. Ему не понравилось.

Вопрос был закрыт. Кубрик никогда не принимал что бы то ни было частично. Не рассматривал предложение со всех сторон, не пытался извлечь из него хоть какую-нибудь пользу.

Когда мы только начали работать вместе, Стэнли дал мне прекрасно иллюстрированное издание «Пиноккио». Я не видел параллелей между Дэвидом, моим пятилетним андроидом, и деревянным созданием, которое в конце концов стало человеком. Получалось, Стэнли хотел, чтобы Дэвид стал человеком, а еще хотел, чтобы материализовалась Голубая фея. По мне, так не стоит сознательно переписывать старые сказки.

Работа со Стэнли была весьма поучительной. Моя беда в том, что я в течение тридцати лет наслаждался независимостью и не слишком хотел работать с, а если точнее, под кем-то. И все же наши отношения были дружескими. Если мы заходили в тупик, то вставали из-за стола и отправлялись поздороваться с Кристианой. Обычно она занималась живописью в большой пустой комнате с огромными окнами, открывающими вид на Кубриковы владения. Стэнли предпочитал сам готовить обед, который, как правило, состоял из стейка с бобами.

Я не видел свой коротенький рассказ полноценным фильмом, однако Стэнли говорил, что гораздо легче сделать кино из рассказа, чем из большого романа. В фильме примерно шестьдесят сцен, тогда как в романе их сотни, и каждая плавно переходит в другую.

Кроме того, сказал Стэнли, он же взял рассказ Артура Кларка «Часовой» — две тысячи слов, как и в «Суперигрушках» — и сотворил из него отличное кино. То же самое нужно сделать и с моим рассказом.

Лишь позже я осознал лукавство в его словах — рассказ Кларка направлен вовне, в Солнечную систему, тогда как моя история смотрит внутрь разумного создания.

Мы вновь принялись за работу. Каждый день я фиксировал все наши успехи в большой красной тетради. Вечером после возвращения домой мы с Маргарет обсуждали происходящее за бокалом вина, а после ужина я отправлялся в кабинет переписывать заметки из красной тетради в сценарий, выпуская диалоги, на чем настаивал Стэнли. Затем отправлял материалы по факсу. В те времена владеть факсом было круто, и этот аппарат здорово помог нам в работе. Выполнив обязательную часть, я описывал в своем личном дневнике события дня.

Однажды, когда, казалось, все финансовые рынки мира испытывали небывалый спад, Стэнли на полном серьезе заявил мне: «Брайан, срочно продавай свои акции и купи на вырученные деньги золотые слитки». Ему, видно, было невдомек, что мой золотой слиток получился бы размером с упаковку жевательной резинки.

Иной раз, когда мы садились работать, Стэнли, не раздумывая, отправлял в корзину все результаты вчерашних трудов. Неудивительно, что он дымил как паровоз и поглощал кофе литрами.

И все же мало-помалу дело шло. В феврале 1983-го я написал важный эпизод и отправил его Кубрику по факсу. Он позвонил мне, полный энтузиазма: «Великолепно! Я потрясен! О фантастических вещах следует говорить именно так, как будто это самое обычное дело. Ничего не нужно объяснять!»

Я: «Другими словами, надо обходиться с читателем/зрителем так, как будто он тоже часть будущего, которое вы описываете».

Стэнли: «Думаю, да. Не нужно перегружать его фантастическими деталями».

Я: «Чем больше вы объясняете, тем это менее убедительно».

Стэнли: «Похоже, у вас два стиля письма: один великолепный, а другой вовсе не настолько хорош».

Каждый остался при своем мнении. Больше мне не удалось угодить Стэнли так, как в случае с тем отрывком. И хотя во время работы мы не раз взрывались от хохота, прогресса было немного.

Стэнли оставлял от моего рассказа все меньше и меньше. Указывая, что, хотя фильм и должен содержать по меньшей мере шестьдесят сцен, ему необходимо по крайней мере восемь, как он называл их, «непотопляемых единиц». Три мы уже смастерили, переделав два моих ранних рассказа — «Все слезы мира» и «Гибельный профиль».

Метод непотопляемых единиц хорошо виден в фильме «2001: Космическая одиссея». Во многом тайна фильма кроется в контрасте между совершенно несопоставимыми сценами. Прекрасно этот способ работает и в «Сиянии». Простые надписи вроде «Месяцем позже» или «Вторник, 4 часа пополудни» ясно дают понять трепещущей аудитории, что вот-вот должно произойти что-то ужасное, и Джеку Николсону придется тяжелее, чем до этого момента.