Суперагент Сталина. Тринадцать жизней разведчика-нелегала - [16]

Посчитав себя несправедливо обиженным, Григулевич хотел встать, но ноги его плохо слушались. Берия, заметив его замешательство, махнул рукой:

— Говорите сидя. Вы там, на Западе, не привыкли почитать старших по возрасту и по должности.

— Я, товарищ нарком, готов участвовать на любом участке операции. Будь это налет с оружием в руках на входных воротах виллы или при проникновении в рабочий кабинет… Или в спальню Троцкого. — Григулевич подбирал слова осторожно, стараясь, чтобы Берия правильно понял его. — Словом, я готов на все, выполню любой приказ…

Нарком смотрел на Григулевича, не спуская глаз.

— А какое лично у вас мнение в отношении выбора руководителя группы? Может быть, у вас, как человека, занимавшегося формированием этой группы, есть другие, более достойные кандидатуры?

Разведчик-нелегал подумал секунду-другую, потом улыбнулся и полушутя обронил:

— Других кандидатур, кроме моей, у меня нет.

Не придав значения его реплике, Берия снова спросил:

— А можем ли мы стопроцентно полагаться на иностранца Сикейроса, доверяя столь ответственное задание руководителя чужого ему государства?

— Можем, — искренне и твердо заверил наркома Григулевич. — Сикейрос известен в Латинской Америке как художник-монументалист. Он первым в Мексике бросил вызов «чистому», салонному искусству, основал и возглавил Национальную лигу борьбы против войны и фашизма. А в испанской республиканской армии дослужился до подполковника…

— А вы не задавались вопросом, Иосиф Ромуальдович, откуда у известного художника появились вдруг качества боевого офицера? — неожиданно повернул разговор в другую плоскость нарком Берия, подмигнув Судоплатову.

— У него, товарищ нарком, прекрасное военное прошлое! — не растерялся Григулевич. — Он с юношеских лет принимал участие в мексиканской революции с оружием в руках, затем сражался в повстанческой армии. Искусство и политическая борьба для него всегда были неразделимы. Это показала и гражданская война в Испании, где он сначала был командиром бригады, а потом командовал дивизией. Это сильный и мужественный офицер, отличавшийся большой личной храбростью и высоким авторитетом среди бойцов республиканской армии…

— Достаточно, Иосиф Ромуальдович, — остановил его Берия. — Вы убедили меня в правильности сделанного нами выбора. Итак, я утверждаю Сикейроса руководителем первой группы. На него же возлагается приобретение оружия и необходимой экипировки для боевиков…

Берия сделал небольшую паузу, посмотрел загадочно на Фитина и громко произнес:

— Переходим ко второй проблеме, на которую сегодня обратил внимание товарищ Сталин. По его указанию прошу вас, Иосиф Ромуальдович, по прибытии в Мексику довести до сведения Сикейроса и Эйтингона, что число жертв при осуществлении покушения на Троцкого должно быть с нашей стороны минимальным. Это необходимо для того, чтобы потом не разразился нежелательный для нас международный скандал, в ходе которого нашу страну начнут представлять в неприглядном виде, а нам придется потом оправдываться. О «руке Москвы» в Мексике никто не должен знать. Пусть Сикейрос сам готовит своих людей к покушению на Троцкого. А вам и Эйтингону приказываю, — произнес он голосом, не терпящим возражений, — не встречаться впредь ни с кем из исполнителей операции. Необходимую работу по «Утке» вы должны теперь проводить только через Сикейроса. Если кого то из его боевиков полиция зацепит и начнет допрашивать по факту налета на койоаканскую виллу, то все они должны давать одинаковые показания. Они должны говорить, что нападение являлось продолжением протеста мексиканцев против проживания Троцкого в их стране. А чтобы возбудить у них и у самого Сикейроса жгучую ненависть к Иуде двадцатого века, вооружите их вот этим выступлением Троцкого.

Нарком взял со стола отпечатанный на машинке листок и, поправив пенсне, начал читать:

— Мы должны превратить Россию в пустыню, населенную белыми неграми, которым дадим такую тиранию, какая не снилась никогда самым страшным деспотам стран Востока. Разница лишь в том, что тирания эта будет не справа, а слева, и не белая, а красная. В буквальном смысле этого слова красная, ибо мы прольем такие потоки крови, перед которыми содрогнутся и побледнеют все человеческие потери капиталистических войн…

Берия сделал паузу, отпил глоток воды из стакана и снова обратился к Григулевичу:

— Послушайте, что он дальше говорит: «Если мы раздавим Россию, то на погребальных обломках ее укрепим власть сионизма и станем такой силой, перед которой весь мир опустится на колени. Мы покажем, что такое настоящая власть. Путем террора, кровавых бань мы доведем русскую интеллигенцию до полного отупления, до идиотизма, до животного состояния…» Представляете, что несет за границей этот масон тридцать третьей степени! Ну чем не Гитлер?!.. А мы вот все терпим его. — Нарком уставился исподлобья тяжелым, свинцовым взглядом на Судоплатова, потом, смягчившись, сказал: — Возьмите, Иосиф Ромуальдович, этот текст и передайте его Сикейросу. Пусть он зачитает его своим боевикам перед тем, как напасть на виллу.

Берия передал листок Григулевичу, затем откинулся на спинку кресла и, неуклюже закинув ногу на ногу, обращаясь к начальнику разведки, сказал: