Сумерки Зверя - [33]

А фигушки-хренушки!

Нарвались конские груди на подводные колья. Храпели, валились на спину, кровавую пену понесло течением.

А за речным туманом, у самой кромки воды уже выстроились ратники хорстемптонские. Уже щиты в песок воткнули, уже луки изготовили. Ка-а-ак вшкварили!

Дрогнули тамплиеры, обернули тылы, да и подались в отступ.

Не раз и не два – три дня и три ночи пытались храмовничьи легионы перебраться на землю Нодд («форсировать водную преграду» – басил Приходько). Порой, даже, удавалось ступить на берег, только встречали хорстемптонцы незваных гостей не хлебом-солью – копьями да мечами вдоволь потчевали.

Крепко секлись, ни с чем возвращались прихвостни Бафометовы на свою сторону.

Одного раза, повезло схизме потеснить ноддовцев, да застопорилось у туркополов дальше дело. Укрепились ратники за палисадом (организованно отступили на заранее подготовленную вторую линию обороны). Держались насмерть. А сэр Хейгар, не лыком шит, изрядно в мастерстве ратном поднаторел. Припрятал в ближайшем лесочке конных кланщиков. Как завязли тамплиеры у тына, как гурьбой скопились, так ходко выскакала сотня. Да с разгону в толпу! Коли-валяй!

Многих бойцов и сержантов не досчитались братья-рыцари. Многим пришлось побрести Валлгальскими болотами.

Попробовали тамплиеры на лодках переправиться, как на перерез из неприметного старичного рукава выплыли невиданные суда. Им что вперед, что назад, все без разницы. Весельщеков не видно, у стрелков разве одни шлемы островерхие над щитами отблескивают. Познали тамплиеры мощь самодельного флота хергарского, забудут не скоро. Разгром случился небывалый.

Только радости от этого Хейгару мало. Ведь и с права и с лева у соседних лордов броды не охранялись. Вошли храмовники в ноддовские замки, словно в родные тампли. Вошли, силы собрали, направились в глубь королевства.

В сложившейся ситуации глубокого флангового прохода противника и угрозе полного окружения (так охарактеризовал Ангел небесный положения Хорстемптона), пришлось людям сэра Хейгара поковать пожитки, да и уходить на Гильдгард.

– Подери меня Бафомет, но не легко нам далось сюда добраться. Обоз тяготил. То плелись шагом, то на рысях скакали. С боями прорываться приходилось Многих по дороге потеряли. Вихрем налетали конные разъезды. Отбивались Кровь лили. Своих хоронить не успевали, про схизматов и речи нет. Все воронью достались.

Перемешалось грешное с праведным. Где свои, где чужие, разобрать сил нет. Чья кровь на клинках – одному милостивому Бугху известно. Одним его помышлением удалось нам до твоих, пэр Сигмонд, знамен добраться. По тому твердо полагая – коль угодно стало небесам, в эту черную пору, сохранить животы наши, то есть тому высшее предназначение. Стало быть нити наших судеб у стен Гильдгарда свиты. Поелику порваться им здесь суждено, безропотно изопьем чашу сию. Предаемся в руки твои, пэр Сигмонд, витязь Небесного Кролика. Властвуй и направляй на рать, на сечу, на путь в Валлгалу.

Гордый сэр рыцарь Хейгар, лорд Хорстемптонский, потомок сподвижника принца Кейна, преклонил пред Сигмондом колено, осенил грудь светлым знаком тригона. Очей не отводил. Глядел твердо.

* * *

Кто уж вовсе категорически не смог придумать себе занятия вне стен конторы, типа наружного наблюдения за уличной путаной, чьи половые связи могут привести к намерению измены демократическим ценностям, конспиративной встречи с глухим и незрячим сиксотом пенсионного возраста или изысков в архиве пол века назад снесенного кладбища, те завалили свои рабочие столы эверестами папок и сидели тише воды, ниже травы. Старались дышать нешумно.

Сотрудников можно и даже должно понять. Скажите, на милость – кто возжелает сменить уютный климат цивилизованного Брюсселя на снежные поземки Шпицбергена? Кто по доброй воле променяет аромат явочного кафе, на портяночный смрад караульного помещения? Теннисные корты, бассейн и джакузи (исключительно ради поддержки формы) на немилосердно продуваемый гиперборейским вихрем дощатый сортир?

Таких дураков найти затруднительно, паче в среде интеллигентных, порой даже рафинированных служителей народовластной безопасности центрально офиса.

– Босс не с той ноги встал, – шептались секретарши и закатывали глазки.

Суть дела, конечно же, заключалась отнюдь не в бабкиных предрассудках. Просто Зиберович ознакомился с последними известиями из ОПП-9Х, перелистал донесения прошлые, припомнил «Сагу об вислоухом кролике» и впал в тихую ярость.

Мондуэла он ненавидел. Субтильный, правопослушный генерал вовсе испытывал зависти к голубоглазому атлетическому каторжнику. Мойшу Рувимовича ни в коей мере не волновал гигобабловый финансовый актив означенного Мондуэла.

По большому, гамбургскому счету, Зиберовича ни в пень не бембало – повесился бы Стилл на ближайшей осине (вербе, акации, липе, греческой смоковнице – нужное подчеркнуть), подался бы в букмекеры или в президенты.

Генерала до корней плешивых волос доставало другое. Вот он Мойша Рувимович Зиберович вынужден среди клоаки урбанистической благости заминать проблемы, вовсе им не созданные.

К примеру. Три сотни лет назад сборище ублюдков вознамерились немножечко срубить деньжат. Снарядили судно, отловили в нижнекакадусских джунглях гуталиновых аборигенов, да и потащились с ними за три моря на Треклятоситинскую ярмарку. Чтоб им утопнуть! Так не утопли же. Наоборот удачно сторговали живой товарец таким же дятлам. Бородатым, курящим, с плетками в руках. Те бородатые, тоже зашибить деньгу не прочь оказались. Приставили свои покупки к хлопковым кустикам. Да пребудет с ними всеми африканский леший! Пусть бы отлавливали, пусть бы продавали, пусть бы покупая приставляли, пусть бы отловленно-проданно-приставленные гуталины у кустиков горбатились. На благо развития общественного прогресса и всеблагой индустриализации (производство порохов) выдавали нагора белое золото. Так нет! Нашелся умник и, с пьяных глаз, всех напарил. Немного перестрелял бородатых курильщиков, пожевал коки, да и накалял биль-маляву о правах.