Сумерки - [2]

Рыжий, могучий Леха в майке и дырявых шароварах расхаживал по комнате, собирая на стол. На клеенке, на грубой оберточной бумаге уже была насыпана кучка соленой кильки - доперестроечный деликатес, - стояла банка горбуши в томате, лежала буханка хлеба. Леха доставал из старого рассохшегося буфета стаканы, резал отточенным сапожным ножом рассыпающийся крупными крошками хлеб, открывал тем же ножом, напрягая бицепсы, горбушу. За ним по пятам ковылял Одноногий, стучал костылями, скрипел половицами, кашлял. Леха ворчал на него, но без злости, любовно. Он давно уже привык к суете и беспокойству, которые всегда охватывали Одноногого перед выпивоном. Витька сидел у подоконника и отверткой вскрывал бутылки с водкой. Их было три. Одна большая, шершавая, импортная, с которой презрительно щурился на комнату бородатый Распутин. Две - наши, "Столичные", с неизменным видом Москвы. Они стояли между горшочками с какими -то растениями, которые никогда не цвели. Витька прикинул, сколько тысяч они могут стоить, и поразился. Откуда у вечно нищего Лехи деньги? Рука привычно проткнула отверткой последнюю жестяную крышечку, поддела и вывернула прочь. "Распутина" вскрывать не стал - там закрутка, никаких проблем.

Закончив с хлебом, Леха смел в широкую ладонь крошки и бросил их в рот. Одноногий стоял сбоку, глядел на него и, сунув костыль под мышку, поглаживал левой рукой заросшие вечной черной щетиной щеки. Он был старше всех в компании, за сорок уже, но старался не пропускать ни одного сборища, подлавливал кого-нибудь на улице, стучал костылями, спеша наперерез, с какой-то собачьей искательностью заглядывал в глаза - когда? Своих денег у него отродясь не водилось, зато, как никто другой, умел он сшибить у коммерческого киоска недостающие на бутылку сотенные и пятисотки.

- Ну что? - Леха перенес на стол бутылки и развел руками, точно устал, натянув на груди белесую от бесчисленных стирок майку. - Начнем или подождем? Колям должен еще пригрести.

- О чем разговор? - Витька осмотрел зачем-то отвертку, воткнул в землю возле захудалого растеньица и тоже подошел к столу. - Начнем, конечно. Что Колям - не догонит? Он всегда догоняет.

Сели вокруг стола посреди комнаты. Одноногий, как всегда, долго умащивался на табуретке, шебуршал, устраивал все время сползающие, прислоненные к столу костыли, шмыгал носом. Леха взял бутылку и, пробормотав: "Свернем Распутину головку", быстро отвернул пробку. Постукивая горлышком тряслись волосатые руки, - разлил по мутным стаканам белую. Витька разломил толстый кусок хлеба, посыпал солью, понюхал.

- За меня, - сказал Леха.

Больше ничего сказано не было. В день рождения пили только за именинника - так было у них заведено, - и к чему слова, когда все свои и все давно уже переговорено.

Сомкнули стаканы. Витьке плеснуло немного на руку из стакана Одноногого. Выпили.

Витька дохнул, снова понюхал хлеб, откусил, взял кильку и, сунув хвостом в рот, с наслаждением пропустил между зубами, оставив в руке хребет и голову. Леха зацепил ложкой кусок горбуши, откинулся на спинку скрипучего стула, выдохнул:

- Хорош-ша-а...

Одноногий цедил водку глотками, не пил, а рот себе полоскал. Это была его "коронка": хлебнет водки, пополощет ей зубы, побулькает в горле, снова пополощет зубы и только потом проглатывает. Глазки у Одноногого тут же заслезились, полез трясущейся рукой в кильку, долго копался, выбирал, потом жевал вместе с костями так, что ходили из стороны в сторону щетинистые, выпирающие скулы и что-то сипело в глотке.

Стукнула входная дверь, и в комнату вошел Колям, тощий, сутулый, по глаза заросший черной бородой, похожий на цыгана и всегда мрачный.

- Уже начали, - буркнул он и полез вешать на гвоздь ржавого цвета плащ.

Леха разлил до конца "Распутина", четвертый стакан налив с "горой".

- Главное, будь здоров, именинник, - сказал Колям, подходя к столу. - Всегда будь здоров. Это главное.

Он сел между Одноногим и Витькой и уронил костыли, которые с грохотом раскатились по полу. Одноногий выругался. Колям полез подбирать костыли, ворча, что нечего тут ноги свои расставлять так, что и к столу не подберешься, долго устанавливал их в прежнем положении.

- Тебе штрафная, - кивнул на полный стакан Леха. - Мы тут уже по одной накатили.

Колям мотнул бородой, взял стакан так, что ни капли не пролилось.

- За тебя, - сказал он, снова мотнул бородой и выпил залпом, даже не поднося стакан вплотную к губам.

После этого стакана Витька - должно быть, отвык, два месяца все-таки не принимал - почувствовал, как мягкая рука зашевелилась у него в голове за глазами, что-то сжимая и разжимая. Комната заколебалась и ее заволокло дымом, наверное, от папиросы, которую закурил Леха. Витька поспешил заесть хлебом с горбушей и тоже закурил, глубоко затянулся и выпустил водочный дух пополам с дымом.

- Все ползаешь, - сказал Колям Одноногому. - Давненько я тебя, черта, не видел.

- А как же, а как же, - покивал Одноногий, пустил дым и шмыгнул бордовым носом. - Ползаю, че мне сделается. Влачу паскудную жизнишку...

- Да-а,расползается наша компашка, - протянул с сожалением Леха. - Витька вон, женатик наш, носа не кажет. Семья заела, - добавил он со злостью.