Сумерки Америки - [57]

Меня невозможно заподозрить в какой-то предвзятости к миру журналистики. Мои книжные полки заставлены сборниками статей блистательных американских журналистов, заслуженно получавших свои Пулитцеровские и прочие премии. Трое членов моей семьи вот уже много лет талантливо трудятся на этой ниве. Я сам за пятьдесят лет опубликовал в газетах и журналах десятки статей, много раз выступал по радио и телевидению. Половина авторов «Эрмитажа» были журналистами, так что у меня была возможность близко ознакомиться с трудными условиями их работы. Но также я не мог не заметить глубоких и важных перемен, происходивших в американской прессе за последние полвека.

Впервые мне довелось вчитываться внимательно в газетные отчёты в начале 1980-х, когда я увлёкся расследованием убийства президента Кеннеди. Меня поразило, как дружно ведущие органы печати накинулись на критиков официальной версии, представленной в отчёте комиссии Уоррена. Знаменитый телеведущий Уолтер Кронкайт выразил возмущение тем, что продажа книг, отвергающих выводы комиссии, намного превосходит продажу самого отчёта. Другой телекомментатор, Эрик Северид, объяснял этот факт «заговорщической ментальностью американцев», которым-де нравится мусолить байки, будто Гитлер жив и где-то прячется, а Рузвельт заранее знал о нападении японцев на Перл-Харбор. «Воображать, что Комиссия сознательно исказила какие-то факты – это чистый идиотизм», – объявил он[157].

Мне хотелось напомнить сердитому журналисту, что никто ведь не пытался отыскать заговор в поведении двух психопаток, стрелявших в президента Форда, или в покушении на Рональда Рейгана, или в убийстве певца Джона Леннона. Также мне стало понятно, что в течение десяти месяцев американская пресса могла получать сведения о расследовании сенсационного убийства только из рук следователей официальной комиссии. Выдавая эти сведения малыми порциями, комиссия могла прекратить общение с журналистами, которые посмели бы проявить въедливый скептицизм. Произошло некое постепенное приручение: тем, кто положительно комментировал процесс расследования, трудно было потом отказаться от своих слов и восстать против окончательных выводов.

В идеале все будут согласны с тем, что обязанность журналиста – объективно отражать факты, не приукрашивать их и не искажать. Но никакой живой человек не может в своей деятельности отстраниться от собственных пристрастий, верований, убеждений, фобий, надежд. А статистические опросы показали, что по своим политическим убеждениям американская пресса, как и американская профессура, в подавляющем большинстве выбирает защиту «порыва к справедливости», то есть голосует за партию демократов.

Особенно ярко этот перекос проявился в том, как пресса освещала Вьетнамскую войну.

История, рассказанная мне ветераном Кеном Н., никогда не могла бы появиться на страницах крупных американских газет и журналов. Зверства, творимые вьетконговцами и красными кхмерами, замалчивались, игнорировались, интерпретировались как отдельные вспышки справедливого гнева. Когда коммунистам удалось в 1968 году провести серию синхронизированных атак на южно-вьетнамские города, получившую название «Наступление Тет», тот факт, что они были блистательно отбиты американцами с огромными потерями для нападавших, замалчивался, вместо этого пресса педалировала тезис: «Войну выиграть невозможно»[158].

Знаменитый северо-вьетнамский генерал Во Нгуэн Гиап так описал военную ситуацию много лет спустя:

«Наши потери были громадными, мы не ожидали таких… Бои 1968 года почти уничтожили наши силы на юге… Победить полумиллионную американскую армию мы не могли, но это и не было нашей целью. Мы стремились сломить волю американского правительства продолжать войну… Если бы мы рассчитывали только на военное противоборство, нас бы разгромили в два часа… В боевых действиях мы потеряли почти миллион солдат»[159].

В интервью с другим видным офицером северных вьетнамцев журналист спросил в 1995 году: «Сыграло ли американское антивоенное движение свою роль в победе Ханоя?» – «Ключевую, – ответил офицер. – Наше руководство слушало американские новости, сообщавшие о протестах, каждое утро. Визиты в Ханой таких фигур, как актриса Джейн Фонда и бывший генеральный прокурор Рэмси Кларк, давали нам уверенность в том, что следует продолжать борьбу, несмотря на военные неудачи… Эти люди представляли совесть Америки. Американская демократия допускала протесты и несогласие, которые ослабляли волю к победе»[160].

Параллельно с Вьетнамской войной в США протекало бурное противоборство вокруг межрасовых проблем.

В большинстве своём журналисты были на стороне противников сегрегации, выступали за расширение прав чёрных, с готовностью подхватывали обвинения против белых, не утруждая себя проверкой их справедливости. Инерция такого отношения к расовым конфликтам только укреплялась с годами и производила бури возмущения по поводу «преступлений», которые на поверку оказывались выдуманными от начала до конца.

В 1987 году много шума наделала история негритянской девушки Таваны Броули (Tawana Brawley). Ей досталась нелёгкая судьба. Мать вышла замуж за человека, который отсидел срок за зверское убийство своей предыдущей жены. Падчерицу он избивал по любому поводу, однажды попытался начать избиение прямо в полицейском участке, куда четырнадцатилетнюю Тавану привели за кражу в магазине. В пятнадцать лет у девочки уже был бойфренд, оказавшийся за решёткой. В ноябре она пропустила школу, чтобы навестить его в тюрьме, оттуда отправилась на одну вечеринку, потом на другую, и протрезвела только три дня спустя. За такое долгое отсутствие возмездие от рук отчима должно было быть свирепым.