Сумеречный город - [4]

Вновь послышались приближающиеся шаги и голоса. Зельгард неподвижно смотрел на двери.

– Безумие, – прошептал я.

Жена коменданта. «Жива?» – «Опять пыталась сбежать?» – «Ведите сюда». Я не понимал, что все это значит. Хотелось скорее покончить с приемом и вернуться в «Нагорный плес» – ополоснувшись, пообедав, добраться до теплых подушек на вааличьем пуху, проспать остаток дня и проснуться лишь на рассвете…

В зал втолкнули женщину. Она едва не упала. Руки связаны за спиной. Ярко-золотые волосы взъерошены. Под короткой парчовой курткой виднелась надорванная шелковая рубашка. Из-под узкой синей юбки выглядывали бледные стопы – женщина шла без обуви.

– Давай!

– Шевелись!

Ее грубо подталкивали к Зельгарду, тычками в спину заставляли делать новые шаги. Комендант молча ждал, когда жена приблизится, наблюдал за ее унижением.

Мне было неприятно наблюдать за этой сценой. К тому же громкие окрики стражников болезненно отдавались в голове. Неудивительно, ведь я три дня томился в угнетающей глухоте. Она не прекратилась даже после того, как моя гартолла въехала на уличную брусчатку.

Багульдин, как и поля снаружи, был пропитан туманом. Этим утром, оставив восточные ворота позади, я подхлестнул лошадей и решил, что на следующий же день покину город, если выяснится, что мгла поглотила его без остатка.

Однако вскоре я расслышал цокот копыт. Теперь и колеса гартоллы чуть поскрипывали. Здесь туман был не такой густой и почти не сдерживал звуки. Можно было сказать что-нибудь вслух и не потерять слова в пустоте, а значит – почувствовать, что ты жив.

Я ехал по безжизненному кварталу, осматривался. Дома тут стояли в два этажа с мансардой. На гранитных колоннах лежали просторные балконы. Высокие резные двери были распахнуты, ставни и окна – раскрыты. В домах чернела тишина. Словно раковины моллюсков, чьи тела изъедены рыбой, чей уют давно присвоен кем-то чужим.

Гартолла порой вздрагивала, наехав на проржавевшую цепь или разломанный деревянный поддон. Дорога, как и тротуар, была усыпана мусором, перепачкана навозом. И все же Багульдин жил. Все чаще попадались здания с плотно затворенными дверьми и ставнями, сквозь их щели проглядывал свет. Возле иных веранд встречались стреноженные кони и затянутые дерюгой повозки. Огонь центральной башни Багульдина, отблески которого я угадывал во мгле задолго до того, как приблизился к городским стенам, тут светил еще ярче.

Цокот копыт становился громче. Я уже слышал, как фыркают мои лошади. Туман заметно поредел, а потом оборвался. Я вынырнул из него, как из мутной воды.

Передо мной лежала освещенная солнцем улица. Она желтой брусчаткой широко стелилась вперед. Наконец я увидел настоящий Багульдин в его подлинных красках, ароматах и звуках, смог подробнее рассмотреть дома из блоков тесаного камня. Блоки были разных размеров, но хорошо подогнаны друг к другу и украшены резьбой, из которой по всему фасаду складывалась мозаика сосновой рощи, цветочных гирлянд или отдельных животных – их копыта начинались у цоколя, а головы поднималась к карнизу. Были тут и здания со сценами битв, оружием и воинским облачением. Я сдерживал коней, чтобы лучше рассмотреть это великолепие.

Все блоки были вырезаны из светло-коричневого камня неизвестной мне породы, похожего на туф или базальт, такого же податливого, но несравнимо более гладкого. Позже я узнал, что его называют карнальским и добывают в Карнальской каменоломне, расположенной в пятнадцати верстах южнее Багульдина.

Моя гартолла неспешно катилась вперед, а я все чаще замечал спрятанные в переулках торговые лотки и тесные караулки. Горожане прогуливались по тротуарам, ехали верхом или в одноместных наэтках. Несмотря на общую затаенность и малолюдность, я радовался тому, что Багульдин живет. По стенам домов тянулись земляные сикоры, усаженные алыми нартисами, голубоватыми астунциями и другими мне неизвестными цветами. На покатых светло-вишневых крышах в кадках росли кусты. Все это цвело и наполняло улицу сладким запахом лета.

Еще в приграничном Харгое я решил представляться вольным путешественником, приехавшим сюда, чтобы написать о Землях Эрхегорда подробный путеводник. Рассказывать о подлинных причинах моей поездки было бы опасно, равно как и упоминать обстоятельства последних трех лет: от дня, когда я был вынужден бежать из родного города, до минуты, когда пересек границу самого западного из Вольных княжеств Своаналирского плато.

С каждым кварталом Багульдин становился все более оживленным. Оглянувшись, я увидел, что туман сзади обрывается стеной – уходит ввысь, до неба, где мешается с облаками. Словно гигантская морская волна, нависшая над городом всей тяжестью своих вод, но отчего-то застывшая, отказавшаяся падать на его улицы.

Если поначалу, вырвавшись из мглы, я ехал в одиночестве и в такой тишине, что моя гартолла, должно быть, на целый квартал вперед оповещала о своем приближении – цокотом копыт, перестуком колес, – то сейчас меня поглотил вполне ощутимый городской шум, а на дороге пришлось потесниться, уступая встречному движению.

Вскоре я выехал на центральную Ярмарочную площадь. Здесь стояли кареты, повозки, беговые дрожки. У лавок под деревянными навесами толпились покупатели. Слышались смех, разговоры.