Сумеречная земля - [2]

Он собирается меня отвергнуть. Он боится широкого кругозора, ему не импонируют страсть и отчаяние. Власть беседует только с властью. Целый каскад фраз готов сорваться с его аккуратных красных губ. Меня непременно уволят, и уволят по всей форме. Судя по тому, как сморщился его нос и сжались губы — едва уловимо, так, что это заметно только мне, — токсины возбуждения, курсирующие у меня в крови, вызывают у него отвращение. Я бросаю на него яростный взгляд. Я пытаюсь поразить своей молнией человека, который не верит в волшебство. Если мне это не удастся, я удовольствуюсь местом среди безмятежных специалистов по сдержанности и самообладанию. Мои глаза посылают ему мольбы и угрозы с такой скоростью, что это заметно только мне и ему.

— Из общения с военными вам известно, что они как класс, откровенно говоря, тугодумы, подозрительные и консервативные. Убедить их в чем-то новом всегда трудно. И все же именно этих людей вы должны убедить, что ваши рекомендации правильны. Поверьте мне на слово, вам это не удастся, если вы будете говорить вещи, которые выше их понимания. Вы не добьетесь успеха и в том случае, если будете категоричны и продемонстрируете им яростный интеллект, как это принято у нас здесь, в Центре Кеннеди, во время наших внутренних дебатов. Мы понимаем условности интеллектуальной дуэли, а они — нет: они считают атаку атакой — вероятно, атакой на весь их класс.

Итак, мне бы хотелось, — продолжал он, — чтобы в первую очередь, прежде чем мы поговорим о чем-нибудь еще, вы поработали над тоном вашего отчета. Вам следует переделать ваши предложения таким образом, чтобы военные могли ими заинтересоваться, не теряя самоуважения. Запомните: если вы скажете, что они некомпетентны в своей области (что, вероятно, правда), что они не понимают в том, чем занимаются (и это определенно правда), тогда им не останется ничего другого, как выбросить вас из окна. Если же вы все время будете подчеркивать — не только прямо, но чтобы и стиль был подобострастный, — что вы всего лишь чиновник с узкой, пусть и немаловажной, специализацией, академичный и не обладающий всесторонним пониманием науки ведения войны, которое отличает человека военного, но тем не менее в узких рамках вашей специализации у вас есть кое-какие предложения, которые могут представить интерес для стратегии, — тогда, как вы обнаружите, будет выказана готовность выслушать ваши предложения.

Если вы еще не читали маленькую книжечку Кидмана о Центральной Африке, просмотрите ее. Насколько я знаю, это самый лучший пример искусства убеждать, оставаясь в тени.

И мне бы хотелось, чтобы вы подумали еще об одной вещи. Как вы, должно быть, знаете, вы анализируете деятельность службы пропаганды с помощью терминов, чуждых для большинства людей. Это относится не только к вашей работе, но и вообще к работе отдела мифографии. Лично я нахожу мифографию пленительной и считаю, что у нее большое будущее. Но, быть может, вы все-таки неверно оцениваете вашу аудиторию? Когда я читал ваше эссе, у меня возникло странное впечатление, что оно написано для меня. Но ведь ваша аудитория гораздо примитивнее, как вы обнаружите. Поэтому позвольте вам предложить: напишите предисловие, в котором вы упрощенно объяснили бы, как именно вы работаете: какое воздействие оказывают мифы на человеческое общество, каким образом происходит обмен знаками и так далее, со множеством примеров; и ради бога — никаких сносок.

Мои пальцы загибаются и сжимаются в ладонях, немея. В данный момент я пишу — и ловлю себя на том, что левая рука сжалась в кулак. Шарлотта Вольф называет это признаком подавленности («Психология жеста»), но сейчас она не может быть права: я не чувствую себя подавленным, я занят раскрепощающим творческим актом. Тем не менее Шарлотта Вольф авторитет в вопросе жестов, поэтому я тщательно слежу за тем, чтобы мои пальцы были заняты. Например, когда я читаю, то добросовестно сгибаю и разгибаю их; а когда беседую с людьми, то подчеркнуто расслабляю руки, даже позволяю им безвольно висеть.

Однако я замечаю, что на ногах пальцы у меня не загибаются. Интересно, заметили ли это другие люди, например Кутзее? Кутзее принадлежит к тем, кто замечает симптомы. В качестве руководителя он, вероятно, посещал недельный семинар по интерпретации жеста.

Если я подавляю жест на уровне своих ног, куда он переместится дальше? Я также не в силах избавиться от привычки поглаживать лицо. Шарлотта не одобряет этого, по ее мнению, подобное движение означает тревогу. При важных событиях я усилием воли отрываю пальцы от лица (еще я ковыряю в носу). Люди говорят мне, что я слишком напряжен, те, кто полагает, что находится со мной в доверительных отношениях; но на самом деле я напряжен лишь оттого, что собираю всю волю, дабы подавить судороги в различных частях своего тела. Меня раздражает мое непослушное тело. Мне часто хотелось, чтобы у меня было другое.

Неприятно, когда отклоняют твою работу, вдвойне неприятно, когда ее отклоняет тот, кем ты восхищаешься, и втройне неприятно, если ты привык к похвалам. Я всегда был умным ребенком, хорошим и умным. Я ел бобы, потому что они полезны, и выполнял свое домашнее задание. Меня видели, но не слышали. Все меня хвалили. Только недавно я начал спотыкаться. Это озадачило меня, хотя, обладая изрядной сообразительностью, я был к этому готов. В тот момент, когда перестаешь быть учеником, говорил я себе, в тот момент, когда начинаешь самостоятельно сражаться, следует ожидать, что учителям покажется, будто их предали, и они начнут ревниво наносить удары. Мелочные придирки, которыми Кутзее реагировал на мое эссе, — это то, чего и следовало ожидать от бюрократа, положению которого угрожает предприимчивый подчиненный, не желающий медленно тащиться по проторенной тропинке к вершине. Он — старый бык, а я — молодой бычок.