Султана вызывают в Смольный - [32]

В ответ — тишина. Замполит командует: «Построиться повзводно, в колонну. Дистанция — пять метров». Такой уговор у нас был, для облегчения работы Кортесу.

И тут возникает идея: показать им цирковой номер. Подмигнув Иванову, приближаюсь к первой шеренге.

— Разрешите на пять минут вашу фуражку.

— прошу курносого летуна.

Тот страшно смущается, краснеет. Потом быстро выполняет мою просьбу.

Я поднимаю его фуражку:

— Всем видно? Сейчас я дам понюхать эту фуражку Кортесу, а ее владелец может стать в любую шеренгу, на любое место. Мы с Кортесом отойдем пока в сторонку. Чтобы ни он ни я не видели, куда пристроился паренек. Для слабосоображающих: этот солдат, скорее всего, не сделал ничего плохого и собака при выборке будет работать в наморднике. А вот при опознании настоящего преступника — уже без него…

Возвращаюсь через пять минут. Все замерли. Нарочно медленно поправляю намордник, затягиваю ремешки потуже. Не спеша подношу фуражку курносого солдатика Кортесу. Командую: «Нюхай! Ищи!»

Кортес, словно сознавая ответственность момента, неторопливо продвигается вдоль первой шеренги. Он не спешит, основательно обнюхивая каждого. В гробовой тишине инспектирует первую, затем вторую и третью шеренги. Поворачивает к четвертой. Проходит вдоль нее метр или два и — замирает. Затем все происходит молниеносно. Два-три шага назад, разбег, резкий прыжок! — и лапы СРС обхватывают ноги солдатика. Удар грудью, головой — и «нарушитель» на земле. Кортес начинает его «молотить»…

Бросаются врассыпную сначала стоявшие рядом, потом в панике разбегаются остальные. В радиусе двадцати пяти метров вокруг летуна, которого пытается растерзать Кортес, не остается никого.

— Кортес, ко мне! — командую я, и СРС, бросив насмерть перепуганного солдата, подбегает и садится у моей левой ноги. «Сидеть!» — приказываю я и подхожу к герою эксперимента.

— Прошу извинить за этот горький опыт, — говорю я. — Вы вели себя мужественно. Ни единого крика. Вы отважный человек. Еще раз прошу прощения, — и возвращаю ему фуражку.

Действия Кортеса произвели фурор. Только что не аплодировали. Наконец, все успокоились. Беру у Иванова фуражку, поднимаю вверх:

— Вы все только что убедились в четкой работе служебно-розыскной собаки. Прошу выйти владельца этой фуражки и добровольно сдаться военным прокурорам!

Буквально через минуту из той же четвертой шеренги неуклюже вываливается летун с согнутыми в локтях и поднятыми кверху руками. За ним — второй. В таком же виде. На лице старшего лейтенанта из прокуратуры написано: «Ничего похожего еще не видел…» А подполковник — широко улыбается:

— Ловко, ничего не скажешь!

— Берите, они ваши! — говорю я.

Борис Иванов вызвал машину. Она прибыла на удивление быстро. Подходит дежурным по части, заискивающе извиняется за неласковый прием. И жена от него уходит, и вообще он «не в настроении». Ладно. Жмем ему руку. Отыскиваю «летуна-испытателя». В окружении солдат он повествует о только что пережитом ужасе. Кто-то хвалит его, кто-то — подшучивает. Летуны расступаются, и я еще раз при всех извиняюсь перед ним:

— Я сразу определил, что вы человек с крепкими нервами, поэтому и обратился к вам. Закурим?

— Не курю, — тихо, словно извиняясь, отвечает он.

В машине Ильюшенко, вспоминая наш с Кортесом «цирк», то и дело улыбается. А потом вдруг говорит:

— Хорошая сегодня ночь была. И утро тоже. Я обо всем батьке напишу. Пусть на селе тоже посмеются… У нас в конвое караульные собаки были, но они совсем другие.

Приехав в питомник, рассказал о происшедшем другу, старшему инструктору Владимиру Богданову. Он доволен, что все закончилось благополучно. Но предупреждает:

— Ты будь все-таки поосмотрительней. Они могут на тебя жалобу в прокуратуру накатать. Хорошо хоть военным юристам твой эксперимент понравился. Да и немудрено: они в своей практике с таким эффективным методом раскалывания преступников, пожалуй, еще не сталкивались…

«Букет» преступника

Тонкую науку о запахах — одорологию — в Ленинградском уголовном розыске приветствовали немногие. Что, мол, нам хлопот мало: будем мы еще запахи от подошв всякой мрази в бутылки закупоривать! Но приказ есть приказ.

Я провел несколько занятий по министерской инструкции. Показал операм, как берутся образчики запахов со следов, как видимых, так и невидимых. Скажем, отпечаталась подошва на снегу, поднеси к следу капроновую (полиэтиленовых тогда еще не было) бутылку и втяни воздух, как жидкость в шприц. Заткни бутылку пробкой — и готово. Только руки не должны пахнуть бензином или табаком. Все просто. Раздал отделениям и поллитровые легкие бутылочки, тогда они были еще в диковинку.

Первый вызов «по науке» я запомнил на всю жизнь. Было это в ночь на 16 сентября 1967 года. Я дежурил на Литейном, и выехал с Кортесом по вызову в 36-е отделение милиции Выборгского РОМ. На столе капитана Бориса Иванова стояли знакомые капроновые емкости. Ночью ограбили продуктовый ларь от магазина № 26 Выборгского райпищеторга. Преступники изрядно натоптали на снегу. И Иванов вспомнил мои уроки одорологии. Наверное, впервые в истории ЛУРа были наполнены запахом бутылочки. В одной — запах со следа ботинка 40-го размера, в другой — 43-го. А через час, по заявлению граждан, задержали двух бомжей. Один из них — Захаров, четырежды судимый за кражи, второй — Галецкий, дважды судим. Теперь одорология и Кортес-Кагор должны были сказать свое слово. Предстояло сделать выборку и установить: причастны ли Захаров и Галецкий к ограблению ларька? Размеры их обуви были 40 и 43.