Султан Юсуф и его крестоносцы - [29]

Не выпуская из руки сабли, Юсуф помог покряхтывавшему врагу встать на ноги и все заглядывал ему в лицу, пытаясь разгадать тайну, что с каждым вздохом, с каждым ударом сердца все сильнее мучила его.

Франк был как франк. Светлоглазый, преклонных лет, с негустой седоватой бородою.

— Благодарю тебя, воин. Ты весьма благороден для своего племени, — снова заговорил он, морщась. — Это видно по чертам твоего лица и взгляду, в котором нет обычной для детей пустыни дикости. Ты хочешь о чем-то спросить меня? — наконец удивился он тому, как пристально рассматривает его Юсуф.

Юсуф очень хотел задать вопрос, но сдержался.

— Позови своих слуг, кафир, — сурово повелел он франку. — Пусть они заберут тебя и окажут помощь своему господину.

Франк остолбенело уставился на врага. Тогда Юсуф оставил его и отступил на шаг.

Франк сначала издал какие-то нечленораздельные звуки, словно решил прочистить горло, потом здоровой рукой поправил на голове шишак и наконец проговорил, так и не совладав с недоумением:

— О таком благородстве, верно, не должен знать твой султан… но обязан узнать мой король. — Он покосился на клубившийся неподалеку отряд туркмен. — Да, битва будет нелегкой… Так как твое имя, алмаз чести?

— У нас не принято произносить свое имя после заката, — ответил Юсуф, — когда приходят злые духи пустыни.

Франк еще раз покосился на темный «рой» туркмен и согласно кивнул:

— Хороший обычай.

И он знаком подозвал своих оруженосцев. Те, не взяв в руки никакого оружия, поспешили на помощь к своему господину. Они опасливо поглядывали на Юсуфа, сверкая глазами, но тот убрал саблю и, сев на своего коня, шагом тронулся к отряду.

— Я запомнил тебя и надеюсь отблагодарить, — услышал он позади голос франка. — И пусть тот пустынный лев станет твоей добычей.

Юсуф запретил воинам рассказывать о своем необыкновенном поединке, однако, встретившись с дядей, сам не утерпел и спросил его:

— Часто случалось, чтобы франки в меньшинстве нападали на гораздо превосходившие их силы?

Масляный огонек слабо освещал только левую половину лица эмира, и Юсуф увидел, как дядя вместо сабли взмахнул своей левой бровью.

— Случалось, — признал он. — Как-то в Антиохии их заперли со всех сторон. И вот сотня обезумевших от голода кафиров открыла ворота и с дикими криками ринулась на мосульцев. Рассказывают, кафиры были похожи на джиннов… Может, то и были настоящие джинны или ифриты[80] в образе франков… Мосульцы не ожидали такого напора и дрогнули.

— Пока мы не начнем побеждать их, будучи в меньшинстве, мы не можем надеяться на то, что Всемогущий Аллах благоволит к нам и дарует победу в джихаде, — сказал Юсуф.

Бровь эмира Ширку опустилась низко, превратившись в тяжелую тучу.

— Значит, через два дня, когда они подойдут, ты победишь франков в меньшинстве, — грозно проговорил эмир. — А я со своим меньшинством разобью орды египтян, что прячутся у них за спинами.

На этот раз Всемогущий Аллах явно выказал благоволение к своему верному слуге, дабы разом развеять его тревоги и сомнения, уже становившиеся опасными для Блага Веры. Эмир Ширку и вправду оставил своему племяннику всего одну треть войска, велев ему принять на себя лобовой удар рыцарской конницы. Однако он посоветовал ему применить старый бедуинский прием, не слишком редкий и столь же нередко приносивший удачу умелым хитрецам.

Когда двумя днями позже тяжелое франкское воинство с грохотом горного обвала понеслось на неприятеля с северной стороны света, Юсуф приказал воинам показать франкам конские хвосты и двинуться рысью на юг. Мираж победы, смешавшись с пылью удиравшей от франков конницы, сразу затуманил им глаза. Рыцари ударили в галоп, углубились в темное облако… и всем тяжким весом железа, мышц, костей и глупых голов, прикрытых железными шишаками, врезались в нагромождение повозок. Юсуф оставил повозки у себя в тылу и при мнимом отступлении совершил легкий маневр: туркмены перед самыми повозками разлетелись в стороны, как стаи ласточек, а грузные рыцари уже не смогли остановиться, внезапно увидев перед собой неожиданное препятствие. Затрещали копья и ребра, и полдюжины рыцарей было раздавлено насмерть вместе с конями.

В этот миг туркмены уже налетели на врага с флангов. Потеряв боевой порядок, ошеломленные франки, двинулись назад, ибо надеялись нырнуть в гущу египтян и перевести дух, однако наткнулись на пики эмира Ширку. Дядя Юсуфа уже успел разогнать всех египтян, как мух, пригревшихся на теплой стене.

Победа была полной. Франки сдались. Было их около трех с половиной сотен, а египтян — тех не менее трех с половиной тысяч.

— Это лишняя обуза, — считал дядя Ширку. — За всех выкупа не будет. Забери самых знатных, остальных — под нож.

— Когда франки убивали пленных, они вскоре всегда бывали побеждены, — хмуро отозвался Юсуф, немного озадаченный тем, что среди пленных не нашел франка, битва с которым произошла двумя днями раньше.

Эмир Ширку как обычно, если не взмахивал саблей, то взмахивал бровями.

— Если бы сам атабек и его везирь не уверяли меня, что в твоих устах — слова самого Аллаха… — хрипло пробормотал он; потом, как конь, помотал головой и наконец, хитро прищурившись, посмотрел на племянника. — Посмотрим… Делай, как знаешь. Вот тебе повеление эмира: бери пленных, бери половину войска и живо иди на север. Займешь Александрию и будешь ею править до моего прихода. Пора взглянуть, на что ты годен и так ли уж проницателен атабек.