Сухарева башня - [6]

– Почему?

– Потому. Ты под подозрением.

– Я же сказал: трамвай переехал женщину, и потому я задержался, – мрачно сказал Опалин. Его душило ощущение абсолютной несправедливости всего происходящего, и еще не оставляло смутное чувство, что, оправдываясь, он только увязает в тине подозрений и делает себе хуже.

– Нам придется все проверить, – буркнул Логинов. – Таков порядок. Сдай оружие.

Опалин мрачно засопел, расстегнул пальто и достал из-под него тяжелый, неудобный наган, который выдали ему при зачислении в угрозыск. Петрович взял оружие и, видимо сомневаясь, взвесил его на руке.

– Второй тоже отдай, – потребовал он.

– Какой второй?

– Браунинг. Который ты с собой таскаешь.

– Не дам, – огрызнулся Опалин и поглядел совершенно по-волчьи. Браунинг был его собственным оружием, к которому он привык. Да что там привык – мыслил уже как часть себя, без которой и по улице не пройдешь.

– Дурак, – вздохнул Логинов. – Дай его мне на минуту. Обещаю, я его верну.

– Вернешь?

– Верну.

– А то мне нельзя без ничего ходить. Вдруг кто встретится… старый знакомый какой-нибудь. У меня их много…

Петрович кивнул, показывая, что он все понимает, спрятал наган и протянул руку. Сомневаясь, Опалин отдал ему браунинг. Логинов понюхал оружие, вытащил обойму, осмотрел ее, понюхал снова. Внимательно посмотрел на Опалина, вернул обойму на место и отдал пистолет собеседнику.

– К Соньке при тебе кто-нибудь приходил?

– Я ж докладывал. Не было никого.

– А возле дома шлялся кто-нибудь?

– Только соседи, которые к себе возвращались. Они тут не задерживались.

– Красивая она?

– Да, ничего.

– А Усов говорил – красивая баба, – Логинов, ожидая ответа, почесал щеку. – Глазки тебе строила.

Опалин насупился.

– Ну, было дело.

– И что ты?

– Ничего. Кто меня учил – не связывайся с грязью, пожалеешь?

– Я тебя учил? – искренне изумился Логинов.

– Ну не меня, но говорил при мне кому-то. Я и запомнил.

– Надо же, какой ты, Ваня, – сказал Петрович после паузы. – И запомнил, и как руководство к действию… – не договорив, он залез в карман и достал оттуда чистый новый платок. – На, вытри кровь. Взамен купишь мне другой платок. Теперь вот что: поезжай домой. Здесь тебе больше делать нечего. Дома отдохни, отоспись… Понадобишься – я тебя вызову.

Опалин поглядел на часы на стене:

– Третий час ночи. Трамваи не ходят.

– Скажи Жукову, пусть он тебя отвезет, – Жуков был их шофер.

Но Жуков согласился довезти Опалина только до Садового кольца. Туман уже начал редеть. Юноша завернул в ночной ресторанчик, где рассчитывал найти свою знакомую, но ему сказали, что она буквально несколько дней назад вышла замуж и уволилась. Впрочем, ему разрешили посидеть при кухне, и на первом трамвае он вернулся к себе.

Лежа на кровати, он заворочался, подтянул подушку, чтобы удобнее было лежать, и пару раз ткнул в нее кулаком, чтобы стала помягче. «Стрелок… Скотина… Еще и карточку свою глумливую оставил… Убью. Найду и…»

Опалин засыпал, но в голове его крутились все те же обрывки мыслей, неотвязные, мучительные, упорные.

«Где-то же он прячется… Куда-то подастся после сегодняшнего… Сонька с ним… если он не решит от нее избавиться… И бандиты его… Человек оставляет следы. Несколько человек – еще больше… Как они ни осторожничают, всегда попадаются на одних и тех же ошибках… Можно найти? Можно…»

И он уснул.

Глава 4 Подробности

Дом в Большом Гнездниковском переулке, занятый службами угрозыска, не засыпал никогда, и поздний вечер 4 февраля не стал исключением. В одном из кабинетов, где под потолком до сих пор сохранились лепные амуры, поселившиеся тут еще в ту счастливую пору, когда особняк принадлежал самой обыкновенной семье, сидели трое. Первым был Карп Петрович Логинов, вторым – шкафоподобный Бруно Келлер, на скуле которого красовался переливающийся всеми оттенками счастья синяк, а третьим – сосредоточенный немолодой гражданин, которого звали Терентием Ивановичем Филимоновым. До революции он работал в полиции, а после нее оказался в угрозыске, несмотря на то, что отношение к старым специалистам в это время было, мягко говоря, настороженное. Ходили, впрочем, слухи о том, что Филимонов не так прост, что где-то наверху у него есть не то друзья, не то покровители, не то он кому-то оказал серьезную услугу, не то… Одним словом, сплетен было море, но толком никто ничего не знал, кроме того, что Терентий Иванович в высшей степени профессионален, вполне успешно борется с преступностью и не замечен ни в чем предосудительном. Именно его люди занимались поимкой банды Стрелка, и теперь, когда банда ускользнула, а четверо агентов погибли, по коридорам тесного старого особняка зазмеился новый виток слухов. Шептались, что у Филимонова серьезные враги, что его снимут, а то и хуже, что ему вот-вот припомнят службу при царском режиме, что… Но по лицу старого сыщика, когда он сидел сейчас за своим массивным бюро красного дерева, потирая пальцем висок, невозможно было прочесть, что ему грозят какие-то неприятности, что он вообще о чем-то беспокоится или тревожится о своей судьбе. Форма сотрудника уголовного розыска сидела на нем, как генеральский мундир.

– По поводу происшествия с трамваем, – продолжал Петрович, – мы проверили.