Сухарева башня - [49]
Покончив с завтраком, Опалин затосковал. Безделье точило его, как ржавчина – железо. Когда человек живет своей работой (а Иван был именно таким человеком), отдых дается ему с трудом, как некое усилие, как досадное отвлечение от основной деятельности. Опалин не умел отдыхать. У него не было друзей вне работы и не имелось увлечений, которым другие люди самозабвенно посвящают свой досуг. Рыбалка, спорт, чтение книг, походы в кино – всем этим он мог заниматься при случае, но его души они почти не задевали. Подумав, чем ему занять себя, он вспомнил, что у него скопилось некоторое количество нестираных вещей, собрал их и отправился в ванную.
Когда у человека двое штанов, мало белья, одна рубашка и одна гимнастерка, причем половину гардероба приходится носить на себе, стирка не занимает много времени. И опять Опалин оказался перед выбором – что делать? Он почистил сапоги, надраив их до зеркального блеска, после чего занялся осмотром браунинга, но все эти занятия убивали слишком мало времени. Газеты ему надоели, и он снял с полки толстую книгу под названием «Война и мир», о которой Селиванов как-то сказал, что ее написал очень хороший писатель. Продравшись через лес французских фраз в начале, Опалин понял, что текст ни о чем ему не говорит. Героями были бездельники из бывших, которые нигде или почти нигде не работали, ходили на какие-то вечера и мололи всякий вздор. Никакого отношения к его жизни это описание великосветского общества не имело, да и не могло иметь, и он затолкал книгу обратно на полку с чувством раздражения. И тут он услышал, как в коридоре зазвонил телефон.
Опалин не двинулся с места. «Это соседу с патефоном его баба звонит, – подумал он. – Сейчас он быстро закончит разговор, оденется, выльет на себя полведра одеколону и умчится быстрее ветра. Хотя после ранения на войне он хромает и обычно ходит довольно медленно…»
– Алло! Да, да, – говорил меж тем бодрый голос в коридоре. Потом раздались шаги человека, который ходит, приволакивая ногу. Дверь, визгнув петлями, приотворилась, в проем просунулась мужская голова.
– Ваня! К телефону тебя… По поводу бедных, что ли…
Опалин сорвался с места и, едва не сбив с ног соседа, рванул к телефону.
– Алло!
– Ты как сейчас, свободен? – спросил голос Авилова.
Иван так обрадовался, что кивнул, забыв, что собеседник не может его видеть. Впрочем, он почти сразу же исправился.
– Я… да… конечно!
– Езжай в Виндавку, – распорядился игрок. – Повтори, что я сказал.
– Ехать в Виндавку, – пробормотал Опалин. – Он там? А его люди? Ты можешь сейчас разговаривать?
– У меня мало времени. Езжай, на месте разберешься.
Виндавкой назывался железнодорожный поселок на северо-западной окраине Москвы, где-то между Покровским-Стрешневом и Серебряным Бором. «Там же станции неподалеку… – лихорадочно соображал Опалин. – Подмосковная сортировочная… И эта… как ее… Братцево…»
– А куда именно в Виндавку? – спросил он несмело. – Там же не один дом…
– Тебе что, номер нужен? Не знаю я его.
– Ну хоть приметы какие-нибудь есть? Каменный дом или деревянный, с огородом или без, свой колодец или общий…
– Да откуда мне… Погоди, – внезапно сказал Авилов. – Колодец от них далеко. Это все, что я знаю.
– Послушай… – Опалин замялся, – я тебе кое-что обещал… ну, насчет Стрелка… Но если он там будет и… в общем, я не уверен, что смогу взять его живым. Он же наверняка стрелять начнет, ну и… мне придется отвечать… Ты понимаешь, о чем я?
– Понимаю. – Авилов мгновение подумал. – Делай, что должен. Потом разберемся. Удачи.
Игрок повесил трубку. «Виндавка… – Опалин со всех ног побежал к себе одеваться. – Можно на 13-м трамвае доехать… потом, правда, тащиться еще до места… – от волнения он забыл, что есть еще новый маршрут, автобус номер 15, который гораздо удобнее. – Почему Стрелок все время крутится возле железных дорог? Это не может быть совпадением…»
Несколько мгновений он колебался, позвонить ли Логинову. «Если банда там, надо группу посылать… Но у Лариона есть свой человек среди наших. Это раз. И еще… я не могу выдать Авилова. Петрович начнет зудеть, задавать ненужные вопросы… Ни к чему все это».
«И потом, – думал он, трясясь в трамвае, который нес его навстречу судьбе, – я не могу быть уверен, что меня не обманывают… Всякое может случиться». День был холодный, вагон даже гремел как-то по-особенному, словно пытался на своем трамвайном языке жаловаться кому-то, что его гоняют и в стужу, и в жару. «А ведь меня могут ранить, – мелькнуло в голове у Опалина. – Или даже убить». Но он не испугался, а сделал свой вывод – вполне, впрочем, логичный: «Значит, чтобы этого не произошло, надо уничтожить их всех…»
