Суер-Выер. Пергамент - [14]

– Причины личного порядка, – отвечал Суер. – Не могу. С этого острова пахнет.

Мы принюхались, но никакого запаха не ощутили.

Остров был явно вулканического происхождения.

Посредине возвышался давно, кажется, потухший вулкан. Лава изверглась из него, застыла и окаменела. Она стекала к берегу плавными грядами.

– Возьмите с собою мичмана Хренова, – рекомендовал нам капитан. – Остров унылый и гнусный, может быть, хоть мичман что-нибудь отчебучит.

На берег мы высадились в таком порядке: Пахомыч, лоцман и мичман. Я замыкал шествие, крайне огорчённый отсутствием капитана. Кроме того, мне казалось, что действительно чем-то пахнет, и я уже ругал себя, что не остался с Суером на борту.

Первым делом мы решили взобраться на вулкан и посмотреть, действует ли он или уже бездействует.

– Кажется, бездействует, – рассуждал я, – но какой-то запах испускает, значит, немного действует. Чем же это пахнет?

– Да не пахнет ничем, – успокаивал Пахомыч. – А если и пахнет, так это вулканической пемзой, ну той, которой ноги моют. Весьма специфический запах.

– А по-моему, старпом, пахнет чем-то более тонким, – спорил с ним лоцман.

Мичман Хренов вроде бы и не чувствовал никаких запахов. Ничего пока не отчебучивая, он дышал полной грудью, довольный, что его списали на берег.

Так мы продвигались по направлению к вулкану, медленно поднимаясь на его отроги. Удивляло отсутствие чего-нибудь живого, хоть бы птичка какая или травинка – лава, лава, лава.

Отчебучил неожиданно лоцман.

– У меня что-то с животом, – сказал вдруг он. – Бурчит что-то. Это, наверно, акулья кулебяка! Наш кок Хашкин, пожалуй, её недожарил. Не могу больше, братцы!

И лоцман вдруг скинул шаровары и стремительно присел.

Этот жест лоцмана послужил неминуемым сигналом. Мы все сразу вдруг почувствовали неправильность акульей кулебяки. Пахомыч крепился, а мы с мичманом, ругая кока Хашкина, решили немедленно испытать облегчение и присели.

Оправившись чин по чину, мы продолжили восхождение.

Вдруг не выдержал Пахомыч. И этот мощный дуб внезапно рухнул, то есть повторил наши поступки.

С ним за компанию присел и лоцман.

Мы с мичманом продержались минутки две и, ругая Хашкина, вторично испытали облегчение, за нами вскорости лоцман и снова Пахомыч.

Это было какое-то чудовищное действие акульей кулебяки.

Мы продолжали восхождение, но уже приседали через каждые пять шагов по очереди. В единицу времени из всех четверых, движущихся к вулкану, был по крайней мере один приседающий.

– Боже мой, – сказал вдруг лоцман, – я всё понял! Всё это вокруг нас вовсе не вулканическая лава.

– А что же это? – воскликнули мы, смутно догадываясь.

– Это – вно!

– Не может быть, – сказал мичман. – Откуда вно? Ведь здесь же нету ни одного человека. Откуда взяться вну?

И тут в недрах острова послышались какие-то взрывы и толчки. Что-то заклекотало, забурчало, забулькало.

– Назад! Назад! – закричал старпом. – Скорее в шлюпку!

В его голосе прозвучал такой неподдельный ужас, что мы кинулись к берегу.

Остров затрясся. Оглушительный взрыв раздался на вершине вулкана, и из кратера вырвалось облако удушливого газа.

– Боже мой! Боже! – орал мичман, полуоглядываясь. – Обратите внимание на форму вулкана! Это же каменная задница!

Мы бежали к шлюпке, а вулкан действовал уже вовсю. Лава, если это было можно так назвать, пёрла из жерла потоками. Она нагоняла нас, нагоняла.

Первым увяз мичман, за ним лоцман.

Только мы с Пахомычем успели вспрыгнуть в шлюпку. Лоцман и мичман прочно увязли во вне.

– Внодышащий вулкан! Внодышащий вулкан! – орал лоцман, изобретая новый географический термин. – Сэр старпом, не покидайте нас, а то мы утопнем во вне! Старпом-сэр! Стар-пом-сэр! Стар-сэр-пом!

Мичман Хренов, к удивлению, молчал и отбрыкивался от вна меланхолически.

– Бывали мы и во вне, – бурчал он, – и не раз ещё будем, так что чем-чем, а уж вном нас не удивишь. Кстати, мне кажется, что это уже не совсем чистое вно, состав его как-то переменился. Господин старпом, бросьте мне, пожалуйста, черпак.

Пахомыч бросил ему черпак, которым мы откачивали воду со дна шлюпки, мичман черпанул вна и стал его внимательно изучать в монокль. Только тут мы заметили, что так называемая внолава заблистала под пасмурным небом тяжело, жёлто и металлически.

– Это уже не вно, – сказал Хренов, – это золото.

– Киньте мне корзинку.

И действительно, золото, чёрт побери, золото пёрло из жерла, сдобренное, правда, невероятнейшим запахом.

– Это не золото, – сказал Пахомыч. – Это – золотое вно.

Он кинул мичману корзину, и мичман, зажимая нос, набрал полную корзину золотого вна.

Потом, уже на борту, он вручил эту корзину нашему капитану.

– Похоже на золото, сэр, – сказал он. – Большая редкость, думаю, что дорого стоит.

– Отчего же такая вонь?

– Думается, что это всё-таки не совсем золото, а, скорей, золотое вно, – сказал мичман, – но я знаю в Москве пару банков, в которых особое чутьё на золото. Они затыкают нос, сэр, поверьте, заткнут и на этот раз.

– Вно есть вно, – сказал Суер, – даже и золотое. – И он одним ударом капитанского сапога вышиб за борт корзину с золотым вном.

Корзина, конечно, не затонула и до сих пор болтается где-то в волнах Великого Океана.