Судьбы крутые повороты - [7]
Вот за этим-то занятием и застал меня Мишка. Он еще из палисадника заметил по моему лицу, что я занимаюсь чем-то запретным. Перед братом у меня почти никогда не было тайн, но здесь я быстро спрятал находку, чтобы не получить пару хороших оплеух за порчу бабушкиного Евангелия и дарственной книги.
Мишка поднес к моему носу крепко сжатый кулак, от которого пахло табачным дымом. Я догадался, что он только что курил.
— Говори — что делал?! — угрожающе произнес он сквозь зубы.
— Я?.. Ничего!.. Я так просто… сидел… — пролепетал я.
— Говори, или изуродую, как Бог черепаху! Зачем взял мои чернила? Зачем вытащил «Гражданскую войну»?
Тут Мишка одной рукой схватил меня за косоворотку. Это подействовало, и я уже решил открыть брату свою тайну, но он другой рукой взял меня за шиворот и поднес к лицу осколок зеркала, перед которым обычно брились отец и дядя. И тут я во всей красе увидал свой лик с чернильными губами и фиолетовым языком. Короче, я во всем сознался и отдал печать Мишке. Тот долго и внимательно ее рассматривал, заставил меня два раза лизнуть ее («Чернее язык не будет») и попробовал сделать оттиск на одной из своих исписанных тетрадей. Теперь он стал уже еле заметен, буквы совсем не просматривались.
Мишка был не только старше меня, но и, конечно, сообразительней. Положив печать в карман, он кивком головы приказал следовать за ним. Я понуро поплелся за братом, на ходу слюной и рукавом сатиновой рубашки оттирая с губ и языка чернила. В сенцах у рукомойника брат намылил мне обмылком хозяйственного мыла губы и сказал:
— Пойдем к Саньку, тот знает, что делать с этой печатью. Его дядька, когда работал в ГПУ, завсегда носил с собой такую же. Сам видел, как Санек ставил ее на тетрадке.
Санек этим летом с горем пополам закончил шесть классов и собрался податься в город в ФЗУ, учиться на слесаря.
Документы уже подал, без сучка и задоринки прошел медкомиссию и с недели на неделю ждал вызова.
Санек сидел дома один. Мать с утра пропадала в поле, куда баб увозили после утренней дойки коров. Привозили их только к вечерней.
— Ну, чего пришли? — спросил Санек, поняв по нашему виду, что мы чем-то озабочены. — Бабок взаймы не дам, заранее говорю. Топор вы на прошлой неделе так посадили, что больше не просите, насилу выровнял ваши зазубрины на точиле.
— Мы не за бабками и не за топором, — храбрясь, ответил Мишка.
— А зачем? — в упор спросил Санек, глядя на мой чернильный рот.
Его уже начинала раздражать наша таинственность.
Убедившись, что кроме Санька в избе никого нет, Мишка полез в карман, вытащил печать и положил ее на стол, застланный скатертью.
Санек молча взял ее в руки, поднес к раскрытому рту, чуть не коснулся губами, три раза дохнул, откинул обложку тетради, лежавшей на столе, и с силой опустил печать на лист. Оттиск был, хотя и бледноватый, но буквы читались. Вращая перед собой тетрадь, Санек прочитал:
— Потребительский союз. — Бросив на Мишку взгляд, в упор спросил: — Где добыл?
— Ванька нашел, — ответил Мишка, и я почувствовал на себе его цепкий взгляд.
— А не украл? — резко бросил Санек.
— Да что ты, Санек, нашел… Святая икона — нашел, — взмолился я, пуская эту божбу в самых крайних случаях, когда нужно, чтоб поверили сразу.
— Где именно?
Я, то и дело сбиваясь, рассказал Саньку, как и где нашел печать.
— Ну что ж, печать солидная, гербовая… Их у нас на селе раз-два и обчелся: в милиции, в госбанке, да разве еще в школе. Вещь дорогая…
— Как бы ее того… — сказал Мишка смущенно.
— Что значит «того»? — не понял Санек.
— Ну сплавить бы.
— Это сложно. У нас в селе с ней накроют. Да еще как! Нужно подаваться в город. Там, может, удастся выйти на покупателя.
— А сколько она стоит? — не выдержал я.
Как-никак — нашел-то ее я, а не Мишка и не Санек.
— Сколько стоит, сразу не скажу, но, думаю, можно взять деньги хорошие. Все-таки — гербовая.
Меня так и подмывало спросить, а сколько все же? Хотелось хоть приблизительно знать цену своей находки. В конце концов я не вытерпел, спросил:
— Ну хоть примерно, Санек… Ведь нашел ее я… А в город отец не пустит.
Санек не успел удовлетворить мое любопытство: во дворе истошно залаяла Розка, которая доживала свой век и лаяла только тогда, когда ей чуть ли не наступали на хвост. Мишка успел спрятать печать в карман, когда на пороге, широко распахнув дверь, появился отец. Его открытые серые глаза вначале строго остановились на Мишке, потом переметнулись на меня.
…Отец хоть и любил нас, но за прегрешения наказывал строго. Дважды и я отведал отцовского ремня. Первый раз, когда с соседскими ребятишками залез к бабке Регулярихе в огород, где мы не столько нарвали моркови (хотя своя уже поспевала), сколько нанесли порчи: затоптали в темноте грядку и поломали зеленые ботвины бобов. За эту проказу отец, зажав мою голову между коленей и спустив с меня штаны, дважды с оттяжкой полоснул по моему голому заду жестким ремнем, на котором наводил опасную бритву. Может, и третий, и четвертый раз отец поднял бы надо мной свою руку, но от дикой боли я затих, перестав орать и просить прощения. И он меня пожалел. Позже я это оценил, и отца продолжал любить не меньше. Для меня он навсегда оставался в памяти образцом справедливости, силы и доброты. С тех пор — ша!.. По огородам я уже не лазил.
Настоящий том содержит в себе произведения разных авторов посвящённые работе органов госбезопасности и разведки СССР и милиции в разное время исторической действительности. Содержание: 1. Лариса Владимировна Захарова: Браслет иранской бирюзы 2. Лариса Владимировна Захарова: Год дракона 3. Лариса Владимировна Захарова: Петля для полковника 4. Иван Лазутин: Сержант милиции. Обрывистые берега 5. Марк Зосимович Ланской: Трудный поиск. Глухое дело 6. Марк Зосимович Ланской: Незримый фронт 7.
Главный герой романа участник войны Дмитрий Шадрин, окончив юридический факультет Московского университета, начинает работать следователем в последние годы сталинского режима. Он выступает против нарушений законности в прокуратуре, из-за чего начинается сложная, драматическая полоса его жизни. В романе показана также судьба многих других современников Дмитрия Шадрина, в том числе незаконно репрессированного комбрига Веригина, бывшего замнаркома Родимова.
В повести известного писателя Ивана Георгиевича Лазутина описываются героические будни советской милиции, охраняющей труд и покои мирных граждан. Молодому сотруднику, сержанту Николаю Захарову, поручают расследовать нападение и ограбление, совершенные в отношении Алексея Северцева, приехавшего из далекого города поступать в один из ленинградских вузов. Противостоит сержанту банда преступников во главе с циничным и жестоким лидером - Князем...Одноименный фильм был снят режиссером Гербертом Раппопортом в 1974 году, в главных ролях: Алексей Минин, Олег Янковский, Александр Александров.
Роман Ивана Лазутина «Суд идет» посвящен трудным послевоенным годам. Главный герой произведения Дмитрий Шадрин после окончания юридического факультета Московского университета работает следователем. Принципиальный и честный коммунист, он мужественно борется за законность и гуманное отношение к человеку.Для широкого круга читателей.
Читатели хорошо знают Ивана Лазутина по его романам и повестям «Сержант милиции», «Суд идет», «Родник пробивает камни» и др. В центре нового романа «Крылья и цепи» — бывший фронтовик-разведчик Дмитрий Шадрин, принесший с войны не только ордена и раны, но прежде всего высокий нравственный потенциал коммуниста и патриота.
Издание представляет собой сборник избранных повестей и рассказов советских писателей, среди которых М. Ланской, А. Островский, И. Меттер и другие.
Скрижали Завета сообщают о многом. Не сообщают о том, что Исайя Берлин в Фонтанном дому имел беседу с Анной Андреевной. Также не сообщают: Сэлинджер был аутистом. Нам бы так – «прочь этот мир». И башмаком о трибуну Никита Сергеевич стукал не напрасно – ведь душа болит. Вот и дошли до главного – болит душа. Болеет, следовательно, вырастает душа. Не сказать метастазами, но через Еврейское слово, сказанное Найманом, питерским евреем, московским выкрестом, космополитом, чем не Скрижали этого времени. Иных не написано.
"Тихо и мирно протекала послевоенная жизнь в далеком от столичных и промышленных центров провинциальном городке. Бийску в 1953-м исполнилось 244 года и будущее его, казалось, предопределено второстепенной ролью подобных ему сибирских поселений. Но именно этот год, известный в истории как год смерти великого вождя, стал для города переломным в его судьбе. 13 июня 1953 года ЦК КПСС и Совет Министров СССР приняли решение о создании в системе министерства строительства металлургических и химических предприятий строительно-монтажного треста № 122 и возложили на него строительство предприятий военно-промышленного комплекса.
В период войны в создавшихся условиях всеобщей разрухи шла каждодневная борьба хрупких женщин за жизнь детей — будущего страны. В книге приведены воспоминания матери трех малолетних детей, сумевшей вывести их из подверженного бомбардировкам города Фролово в тыл и через многие трудности довести до послевоенного благополучного времени. Пусть рассказ об этих подлинных событиях будет своего рода данью памяти об аналогичном неимоверно тяжком труде множества безвестных матерей.
Первая часть этой книги была опубликована в сборнике «Красное и белое». На литературном конкурсе «Арсис-2015» имени В. А. Рождественского, который прошёл в Тихвине в октябре 2015 года, очерк «Город, которого нет» признан лучшим в номинации «Публицистика». В книге публикуются также небольшой очерк о современном Тихвине: «Город, который есть» и подборка стихов «Город моей судьбы». Книга иллюстрирована фотографиями дореволюционного и современного периодов из личного архива автора.
Мемуары Владимира Федоровича Романова представляют собой счастливый пример воспоминаний деятеля из «второго эшелона» государственной элиты Российской империи рубежа XIX–XX вв. Воздерживаясь от пафоса и полемичности, свойственных воспоминаниям крупных государственных деятелей (С. Ю. Витте, В. Н. Коковцова, П. Н. Милюкова и др.), автор подробно, объективно и не без литературного таланта описывает события, современником и очевидцем которых он был на протяжении почти полувека, с 1874 по 1920 г., во время учебы в гимназии и университете в Киеве, службы в центральных учреждениях Министерства внутренних дел, ведомств путей сообщения и землеустройства в Петербурге, работы в Красном Кресте в Первую мировую войну, пребывания на Украине во время Гражданской войны до отъезда в эмиграцию.
Для фронтисписа использован дружеский шарж художника В. Корячкина. Автор выражает благодарность И. Н. Янушевской, без помощи которой не было бы этой книги.