Судьбы и сердца - [13]

Где быть ему? Это смешной вопрос!

Он даже с презреньем наморщил нос,

Ему-то вопрос абсолютно ясен!

Встал впереди на привычном месте

И на хозяина так взглянул,

Что тот лишь с улыбкой рукой махнул:

— Ладно, чего уж… Вместе так вместе!

Одежда твердеет, как жесть под ветром,

А мгла не шутит, а холод жжет,

И надо не девять взять километров,

Не девяносто, а девятьсот!

Но если на трудной стоишь дороге

И светит мечта тебе, как звезда,

То ты ни трусости, ни тревоги

Не выберешь в спутники никогда!

Вперед, вперед по торосистым льдам!

От стужи хрипит глуховатый голос.

Седов еще шутит: — Ну что, брат Фрам,

Отыщешь по нюху Северный полюс?

Черную шерсть опушил мороз,

Но Фрам ничего — моряк не скулящий.

И пусть он всего лишь навсего пес —

Он путешественник настоящий!

Снова медведем ревет пурга,

Пища — худое подобье рыбы.

Седов бы любого сломил врага:

И холод, и голод. Но вот цинга…

И ноги, распухшие, точно глыбы…

Матрос, расстроенно-озабочен,

Сказал: — Не стряслось бы какой беды.

Путь еще дальний, а вы не очень…

А полюс… Да бог с ним! Ведь там, между прочим,

Все то же: ни крыши и ни еды…

Добрый, но, право, смешной народ!

Неужто и вправду им непонятно,

Что раньше растает полярный лед.

Чем капитан повернет обратно!

И, лежа на нартах, он все в метель,

Сверяясь с картой, смотрел упрямо,

Смотрел и щурился, как в прицел,

Как будто бы видел во мраке цель,

Там, впереди, меж ушами Фрама.

Солнце все ниже… Мигнуло — и прочь…

Пожалуй, шансов уже никаких.

Над головой полярная ночь,

И в сутки — по рыбине на двоих…

Полюс по-прежнему впереди.

Седов приподнялся над изголовьем:

— Кажется, баста! Конец пути…

Эх, я бы добрался, сумел дойти,

Когда б на недельку еще здоровья…

Месяц желтым горел огнем,

Будто маяк во мгле океана.

Боцман лоб осенил крестом:

— Ну вот и нет у нас капитана!

Последний и вечный его покой:

Холм изо льда под салют прощальный,

При свете месяца как хрустальный,

Зеленоватый и голубой…

Молча в обратный путь собрались.

Горько, да надо спешить, однако.

Боцман, льдинку смахнув с ресниц,

Сказал чуть слышно: — Пошли, собака!

Их дома дела и семейства ждут,

У Фрама же нет ничего дороже,

Чем друг, что навеки остался тут.

И люди напрасно его зовут:

Фрам уйти от него не может!

Снова кричат ему, странный народ,

Неужто и вправду им непонятно,

Что раньше растает полярный лед,

Чем Фрам хоть на шаг повернет обратно!

Взобрался на холм, заскользив отчаянно,

Улегся и замер там, недвижим,

Как будто бы телом хотел своим

Еще отогреть своего хозяина.

Шаги умолкли. И лишь мороз

Да ветер, в смятенье притихший рядом,

Видели, как костенеющий пес

Свою последнюю службу нес,

Уставясь в сумрак стеклянным взглядом,

Льдина кружится, кружат года,

Кружатся звезды над облаками…

И внукам бессоннейшими ночами,

Быть может, увидится иногда,

Как медленно к солнцу плывут из мрака

Герой, чье имя хранит народ,

И Фрам — замечательная собака,

Как черный памятник вросшая в лед!

ТРУСИХА

Шар луны под звездным абажуром

Озарял уснувший городок.

Шли, смеясь, по набережной хмурой

Парень со спортивного фигурой

И девчонка — хрупкий стебелек.

Видно, распалясь от разговора,

Парень между прочим рассказал,

Как однажды в бурю ради спора

Он морской залив переплывал,

Как боролся с дьявольским теченьем,

Как швыряла молнии гроза,

И она смотрела с восхищеньем

В смелые, горячие глаза…

А потом, вздохнув, сказала тихо:

— Я бы там от страху умерла,

Знаешь, я ужасная трусиха,

Ни за что б в грозу не поплыла!

Парень улыбнулся снисходительно,

Притянул девчонку не спеша

И сказал: — Ты просто восхитительна,

Ах ты, воробьиная душа!

Подбородок пальцем ей приподнял

И поцеловал. Качался мост,

Ветер пел… И для нее сегодня

Мир был сплошь из музыки и звезд!

Так в ночи по набережной хмурой

Шли вдвоем сквозь спящий городок

Парень со спортивною фигурой

И девчонка — хрупкий стебелек.

А когда, пройдя полоску света,

В тень акаций дремлющих вошли,

Два плечистых темных силуэта

Выросли вдруг как из-под земли.

Первый хрипло буркнул: — Стоп, цыпленки!

Путь закрыт, и никаких гвоздей!

Кольца, серьги, часики, деньжонки —

Все, что есть, на бочку, и живей!

А второй, пуская дым в усы,

Наблюдал, как, от волненья бурый,

Парень со спортивною фигурой

Стал, спеша, отстегивать часы.

И, довольный, видимо, успехом,

Рыжеусый хмыкнул: — Эй, коза!

Что надулась?! — И берет со смехом

Натянул девчонке на глаза.

Дальше было все как взрыв гранаты:

Девушка беретик сорвала

И словами: — Мразь! Фашист проклятый! —

Как огнем, детину обожгла.

— Комсомол пугаешь? Врешь, подонок!

Ты же враг! Ты жизнь людскую пьешь!

Голос рвется, яростен и звонок:

— Нож в кармане? Мне плевать на нож!

За убийство «стенка» ожидает.

Ну а коль от раны упаду,

То запомни: выживу, узнаю!

Где б ты ни был — все равно найду!

И глаза в глаза взглянула твердо.

Тот смешался: — Ладно… Тише, гром… —

А второй промямлил: — Ну их к черту! —

И фигуры скрылись за углом.

Лунный диск, на млечную дорогу

Выбравшись, шагал наискосок

И смотрел задумчиво и строго

Сверху вниз на спящий городок.

Где без слов по набережной хмурой

Шли, чуть слышно гравием шурша,

Парень со спортивною фигурой

И девчонка — «слабая натура»,

«Трус» и «воробьиная душа».

ЛЕСНАЯ РЕКА

Василию Федорову

Пускай не качает она кораблей,

Не режет плечом волну океана,

Но есть первозданное что-то и ней,