Судьба-злодейка - [43]

Шрифт
Интервал

– Хорошо, приеду.

Я освободил два дня. В поезде в Кострому мы ехали с А. Б. Фрейндлих. Она меня спрашивает:

– А ты что едешь, Саш?

– Да вот, Эльдар Александрович какого-то драгуна придумал.

И она мне рассказала, что Рязанов – очень суеверный человек. Если он сделал приглашение актеру, а фотопробы были, то обязательно должен его снять, пусть даже в эпизоде, массовке – иначе что-нибудь произойдет с фильмом. Вот такое у него было поверье.

В Костроме я вместе со всей группой поселился в гостинице «Турист». Мне дали учить сцены. Костюм для меня уже сшили: мои размеры были в актерском отделе. Причем мой драгунский мундир из английского зеленого сукна, воротничок стоечка, шили в ателье, где шьют мундиры для генералов и маршалов. Золотом шитые эполеты взяли у реставраторов костюмов. Я надел мундир, посмотрел на себя в зеркало, подумал: «Ну, хорош, подлец!»

По вечерам вся творческая группа собиралась в номере люкс Никиты Михалкова. Вот туда я и заявился в новом мундире:

– Ну, мужики, как? Красавец?

А Никита улыбнулся и сказал:

– Саш, а откуда зритель догадается, что ты драгун, а не пехотинец?

– Ну так мундир же драгунский?

– А кто из зрителей помнит, в каких мундирах ходили драгуны в XIX веке? – смеется он. – Надо что-то придумать, чтобы зритель догадался, что ты кавалерист. Вот, например, все кавалеристы, которых я видел, были кривоногие. Это от постоянной езды на лошади.

Остальные актеры его поддержали. Ну, я согнул ноги колесом, прошелся. А чтобы кривизна была больше видна, мы решили, что мне нужно заправить брюки в сапоги, хотя изначально планировалось, что я буду носить брюки навыпуск.

Тогда высказался Алексей Васильевич Петренко:

– Тебе бы еще волосы поднять, сделать такой начес гребнем.

– Зачем?

– Ну а как же? Драгун скачет, ветер все время в лицо, вот волосы и летят назад.

– А усы твои лицо по горизонтали растаскивают, – вмешался Витя Проскурин. – Поуже оно должно быть: с такой широкой физиономией против ветра не поскачешь.

– А что же делать?

– Бакенбарды надо наклеить.

Тут вступил Андрей Мягков:

– Видел на репетициях парада конной милиции, у всех наездников грудь колесом.

– Это еще почему?

– Ну, против ветра же скачут, сопротивляются ветру.

Подложили мне подушки под одежду, сделали грудь колесом.

– Шуряка, одну существенную деталь упустили, – вставил слово Жора Бурков. – Кавалерист всю жизнь в седле скачет, значит, «пятая точка» у него должна быть в форме седловины, потому что бьется все время о седло.

В общем, в соответствии с этими замечаниями меня преобразили. Я в зеркало на себя глянул: грудь колесом, «пятая точка» в форме седловины, ноги кривые, волосы зачесаны – и сам дальше мысль развиваю: «Раз он всю жизнь с лошадьми, то у него не смех должен быть, а лошадиное ржание».

У меня был день на подготовку, а Рязанову показаться не было возможности: он был очень занят на репетициях. Утром в день съемок я ему показываюсь: иду весь такой из себя. Эльдар Александрович минут пять молчал, оцепенел просто, а потом подошел и прошептал мне, как врач больному:

– Санечка, ты что с собой сделал?

– Эльдар Александрович, все логично…

И я начал ему все объяснять. Он хохочет. Надо отдать должное, Эльдар Александрович очень доверчиво относился к тому, что предлагали актеры.

– Саш, по сценарию, твой герой все же дворянин, из Петербурга в гости к Огудаловым приехал, а дворяне в XIX веке почти все знали французский. Но раз нашего драгуна так жизнь в конюшнях изувечила, то можно предположить, что общение с лошадьми вышибло у него память, поэтому он французский забыл. Когда ты будешь считать шаги в сцене, где вы стреляетесь – ты до трех посчитай по-французски, а дальше продолжи по-русски, потому что французский не помнишь…

И вот я считал:

– Un, deux, trois …[2] четыре, пять, шесть… – этот ход уже Рязанов придумал.

Еще Эльдару Александровичу на съемках понравилось мое ржание, но во время озвучания повторить его у меня никак не получалось. Алиса Бруновна Фрейндлих с абсолютным музыкальным слухом послушала черновую фонограмму и дала мне несколько советов о том, как набрать дыхание, как заржать, и сама мне показала, а потом добавила:

– Только у меня ржание дамское, кобылиное, а у тебя должно быть мужское, жеребячье.

И когда мы снова стали озвучивать, я заржал.

– Это замечательно, – сказал Эльдар Александрович. – На всякий случай запишите ржание еще раз.

Я не сразу понял, зачем ему это. Но когда озвучивали другую сцену, за кадром я услышал мое ржание. Я спросил:

– Эльдар Александрович, зачем вы даете мое ржание за кадром? Меня же нет в этой сцене.

– Зато зрители догадаются, что рядом конюшня.

Вот так весело мы снимались. Хотя сцена со стрельбой по стакану могла закончиться трагично.

Поставили стакан Никите Михалкову на цилиндр. В цилиндр подложили картонку, и пиротехники заряд сделали, чтобы стакан взорвался. Первый дубль – бах! – у Никиты глаза на лбу: что случилось?! Оказалось, пиротехник перепутал, и заряд этот в обратную сторону установил. Хорошо, что все обошлось.

Второй дубль сняли. Эльдар Александрович всегда приглашал актеров посмотреть дубль и спрашивал, все ли их устраивало, вдруг кто-то недоволен чем… Тогда только-только появились мониторы. Вот все мы сгрудились, смотрим в монитор. А в этой сцене далеко на общем плане Алексей Васильевич Петренко сидит на веранде, щелкает орешки щипчиками и наблюдает за дуэлью. Алексей Васильевич взял и пошутил:


Рекомендуем почитать
Иван Никитич Берсень-Беклемишев и Максим Грек

«Преподавателям слово дано не для того, чтобы усыплять свою мысль, а чтобы будить чужую» – в этом афоризме выдающегося русского историка Василия Осиповича Ключевского выразилось его собственное научное кредо. Ключевский был замечательным лектором: чеканность его формулировок, интонационное богатство, лаконичность определений завораживали студентов. Литографии его лекций студенты зачитывали в буквальном смысле до дыр.«Исторические портреты» В.О.Ключевского – это блестящие характеристики русских князей, монархов, летописцев, священнослужителей, полководцев, дипломатов, святых, деятелей культуры.Издание основывается на знаменитом лекционном «Курсе русской истории», который уже более столетия демонстрирует научную глубину и художественную силу, подтверждает свою непреходящую ценность, поражает новизной и актуальностью.


Нездешний вечер

Проза поэта о поэтах... Двойная субъективность, дающая тем не менее максимальное приближение к истинному положению вещей.


Оноре Габриэль Мирабо. Его жизнь и общественная деятельность

Эти биографические очерки были изданы около ста лет назад в серии «Жизнь замечательных людей», осуществленной Ф.Ф.Павленковым (1839-1900). Написанные в новом для того времени жанре поэтической хроники и историко-культурного исследования, эти тексты сохраняют ценность и по сей день. Писавшиеся «для простых людей», для российской провинции, сегодня они могут быть рекомендованы отнюдь не только библиофилам, но самой широкой читательской аудитории: и тем, кто совсем не искушен в истории и психологии великих людей, и тем, для кого эти предметы – профессия.


Иоанн Грозный. Его жизнь и государственная деятельность

Эти биографические очерки были изданы около ста лет назад в серии «Жизнь замечательных людей», осуществленной Ф.Ф.Павленковым (1839-1900). Написанные в новом для того времени жанре поэтической хроники и историко-культурного исследования, эти тексты сохраняют ценность и по сей день. Писавшиеся «для простых людей», для российской провинции, сегодня они могут быть рекомендованы отнюдь не только библиофилам, но самой широкой читательской аудитории: и тем, кто совсем не искушен в истории и психологии великих людей, и тем, для кого эти предметы – профессия.


Тиберий и Гай Гракхи. Их жизнь и общественная деятельность

Эти биографические очерки были изданы около ста лет назад в серии «Жизнь замечательных людей», осуществленной Ф.Ф.Павленковым (1839-1900). Написанные в новом для того времени жанре поэтической хроники и историко-культурного исследования, эти тексты сохраняют ценность и по сей день. Писавшиеся «для простых людей», для российской провинции, сегодня они могут быть рекомендованы отнюдь не только библиофилам, но самой широкой читательской аудитории: и тем, кто совсем не искушен в истории и психологии великих людей, и тем, для кого эти предметы – профессия.


Антуан Лоран Лавуазье. Его жизнь и научная деятельность

Эти биографические очерки были изданы около ста лет назад отдельной книгой в серии «Жизнь замечательных людей», осуществленной Ф. Ф. Павленковым (1839—1900). Написанные в новом для того времени жанре поэтической хроники и историко-культурного исследования, эти тексты сохраняют по сей день информационную и энергетико-психологическую ценность. Писавшиеся «для простых людей», для российской провинции, сегодня они могут быть рекомендованы отнюдь не только библиофилам, но самой широкой читательской аудитории: и тем, кто совсем не искушен в истории и психологии великих людей, и тем, для кого эти предметы – профессия.