Судьба штрафника. «Война всё спишет»? - [32]

Атакующие дошли до крутого правого берега, оказались в мертвой для обстрела зоне, накопились и полезли по обледенелым склонам наверх. Те, кому удалось добраться до верхней кромки обрыва, забросали гранатами окопы и дзоты, бросились в атаку. Немцы перенесли артиллерийский огонь на свои позиции, поражая своих и наших. Советская артиллерия била по ближним тылам противника и по второй линии его обороны.

На открытом поле наши полки несли большие потери, но другие, в зоне лесов, продвигались быстрее, и враг вынужден был отходить на всех участках, чтобы не попасть в окружение. К семи часам утра атакующие вышли на заданный рубеж и сочли свою задачу выполненной. Командиру дивизии прислали донесения все части, которые вышли к реке Ловати.

Капитохин ликовал и на радостях объявил, что засыплет всех орденами и медалями. Однако с рассветом поступило донесение, что наши войска вышли не на Ловать, а на небольшую параллельно текущую речку. Комдив рвал и метал:

— Да вы что, заплутались в трех соснах! Да я вас! Немедленно поднять всех в атаку и продолжить наступление до Ловати!

Он немедленно послал Пастухова разобраться во всем и организовать дальнейшее продвижение наших войск. Однако, когда утром наши бойцы поднялись в атаку, враг открыл такой огонь, что атака захлебнулась. Люди лежали, прижатые к земле, не имея возможности даже отступить на исходные позиции. Речку, почти ручей, принятую за широкую многоводную Ловать, пройти не удалось — войска были как на ладони. Кроме того, немцы подтянули резервы и могли перейти в контратаку. Надо было, не мешкая, закрепиться на достигнутых рубежах, подтянуть артиллерию и тяжелые минометы.

Пастухов доложил Капитохину, что днем противника не сбить с нового рубежа обороны, что немцы расчищают траншеи, ходы сообщения и огневые точки от снега. Капитохин отдал приказ штабу, артиллерии и всем частям резерва двинуться через только что отбитую у врага речку и занять завоеванный плацдарм на ее правом берегу.

Мы погрузили свое имущество в штабной «студебеккер» и поехали вслед движущимся войскам. Казалось, что от жаркого боя потеплело, енег начал подтаивать, а поверх льда на речке выступила вода.

Мы не доехали менее километра до переправы и стали пропускать колонны пехоты, машины, артиллерию, когда из редких туч вынырнули 12 бомбардировщиков. Они вытянулись в цепочку и начали бомбить переправу и войска. Наш водитель с ревом отвел машину в сторону, за какой-то сарайчик. На наших глазах разыгралась трагедия. Пока разворачивали из походного положения зенитные орудия, бомбардировщики безнаказанно высыпали свой груз, спускаясь до предела низко. Бомбы без промаха ложились в цель, и в воздух летели клочья того, что только что было людьми, орудиями, машинами, лошадьми. Разрушен был лед на переправе, и саперам пришлось перетаскивать бревна на новое место, где лед был еще цел.

Когда мы переезжали через реку, то на подъезде к переправе увидели страшную картину последствий бомбежки. С деревьев свисали размотанные кишки людей и лошадей, по бокам от дороги лежали искореженные, дымящиеся машины, орудия, повозки. Я видел, как раненые, уходящие в тыл, возились возле убитой лошади, срезая с ребер в котелки мясо.

За переправой мы поднялись на пригорок, остановились, сошли с машины. Перед нами расстилалось ровное поле, снег на котором был густо усеян воронками от снарядов и трупами людей. Примерно километрах в полутора-двух от нас по полю шли три человека. Они наклонялись к трупам и что-то забирали. В бинокль было видно, что они обыскивают трупы, снимая с них все ценное — сапоги, часы, деньги. Начальник ПДС грубо выругался, взял у бойца охраны карабин и выстрелил насколько раз в мародеров. Те залегли за трупы, а через некоторое время поднялись и быстро ушли к реке.

Штабные машины и машина охраны ожидали, когда приедет связной и сообщит, куда, ехать, где разместить штаб. Мы покинули открытое место, чтобы не попасть под бомбежку, и остановились на песчаном бугре с огромными отдельно растущими соснами. На сосне, возвышающейся над всей округой, немцами был устроен наблюдательный пункт. К стволу были приколочены перекладины-ступеньки, у вершины была видна площадка для наблюдателя.

Внизу на склоне оврага в песке были вырыты землянки, облицованные и перекрытые бревнами, в них были установлены бочки из-под бензина, превращенные в печки. Перемерзшие, в мокрых валенках, мы втиснулись в эти землянки, попробовали растопить печку, но мокрые дрова не загорались. Тогда я в поисках сушняка увидел в стороне шашки тола, принес их. Шашки разбили на куски, зажгли и бросили в бочку. Бочка взревела, повалил черный дым, бок бочки накалился докрасна. Загорелись и дрова. В землянке стало жарко, и мы начали обсушиваться, млея от тепла.

Я пошел в ближайшую еловую посадку по своей надобности и ужаснулся — меж рядов деревьев лежали наши убитые бойцы в белых, еще не выпачканных полушубках с бараньими воротниками, в новых валенках. Видимо, это были сибиряки — наши части все были одеты в шинели. Валенки у нас были постоянно мокрые, и ноги в них старались всунуть, намотав побольше портянок. Валенки раздавались в ступне, и если солдат проходил по мокрому снегу, то оставлял круглые следы, точно верблюжьи.