Судьба Нового человека.Репрезентация и реконструкция маскулинности в советской визуальной культуре, 1945–1965 - [2]

Шрифт
Интервал

С самого начала моей академической карьеры знаком особого признания для меня была работа с выдающимися британскими историками, которые, к счастью для меня, также оказались необычайно внимательными и вдохновляющими коллегами. Я в долгу перед всей кафедрой истории Университета Экзетера за их поддержку в течение последних шести лет, в особенности перед Фрейей Кокс Дженсон, Лорой Сангха, Стейси Хинд и Хелен Биркетт за их советы и дружбу, а также перед Тимом Рисом и Мартином Томасом, чьи мудрые рекомендации помогли мне справиться со сложностями преподавания и исследовательской работы на старте моей академической карьеры.

Особую благодарность мне хотелось бы выразить Мэтью Рендлу: удивительно осознавать, что у кого-то есть полная уверенность в твоих способностях в те моменты, когда ты сам сомневаешься в себе. Это Мэтт прочел большую часть моей работы, оказал мне больше поддержки и покупал больше джина, чем можно было обоснованно ожидать от любого из коллег, — за это я всегда буду ему признательна.

Также хотелось бы отдельно упомянуть моих бывших коллег Эндрю Холта и Эмили Мэнктелоу, которые провели вместе со мной первый беспокойный год работы, и особенно Сару Баркер — это не просто фантастический историк и учитель, каким хотелось бы быть мне самой, она еще и стала одним из моих самых дорогих друзей.

Всякий, кто работал в академической среде, знает, насколько всепоглощающим может быть этот труд, особенно на раннем этапе, когда зачастую у вас мало уверенности, зато велика неопределенность и, кроме того, необходимо сделать множество учебных приготовлений, заявок на участие в конкурсах, предложений по грантам, написать и отредактировать массу текстов — и все это в надежде продемонстрировать свою профпригодность. Из-за этих сложностей мне пришлось игнорировать своих друзей и семью, но, несмотря на мою поглощенность собственными делами, они всегда были на моей стороне на протяжении всей работы, и я от всего сердца благодарю их за терпение и поддержку. Много лет назад я пообещала самым старинным друзьям, что посвящу им свою первую книгу — и хотя на самом старте работы это казалось мне чем-то вроде несбыточной мечты, теперь я с огромным удовольствием могу выполнить свое обещание. В первую очередь речь идет о Лиззи Бейкер и Кэти Маклоски, которые появились в моей жизни в первые недели моего студенчества, и вот уже почти двадцать лет они рядом со мной. Хотя я, возможно, не всегда показывала это, но ваша дружба и любовь все это время значили для меня больше, чем я смогла бы сказать словами, ведь мы делили наши тяготы точно так же, как и успехи. Мы вместе превращались из студентов в серьезных (в меру, конечно) взрослых людей и пытались найти свое место в мире, зачастую за много миль, а порой и несколько континентов друг от друга. Я благодарна и неукротимой Дженн Шмидт, с которой познакомилась в особенно мрачный период моей жизни, и в этот момент ей почти в одиночку удалось удержать меня от краха.

Прошло больше десяти лет, но я все так же восхищена ее бесстрашием, сочувствием и решимостью нести в мир силы добра, а также тем, как это диктует мне повторять то же самое в собственной жизни. Надеюсь, в будущем у нас с тобой будет еще множество приключений, к чему бы это нас ни привело. Этим трем выдающимся женщинам я и посвящаю свою книгу.

Наконец, моя семья — с кого лучше начать? Невозможно выразить словами ту признательность, которую я испытываю за целую жизнь бескорыстного воодушевления и любви. Моя огромная благодарность брату Алестеру, чья техническая компетентность не раз позволяла сберечь мои усилия, а следовательно, и рассудок; тете Маргарет и дяде Дэвиду Робсонам, бабушке Марджори Полфреймен и всем моим родственникам за ту поддержку, что получили и я, и мои родители за все время работы над этой книгой. Мой дед Уильям Макколлум не дожил до ее завершения, но вплоть до того момента, когда старческая деменция забрала у нас этого прекрасного человека, он испытывал огромную гордость за мои достижения, даже несмотря на то, что я жила и работала в мире, полностью ему чуждом, — и его гордость остается со мной и поныне. Наконец, спасибо моим родителям Сьюзен и Данкану Макколлум: прошу вас не думать ни на мгновение о том, что все те беспокойства и жертвы, которые вы стерпели, чтобы я смогла пойти этим путем, остались без моего признания и оценки. Пусть эта книга будет свидетельством и знаком благодарности за ту бескомпромиссную и непрерывную поддержку, которую вы оказывали мне всю мою жизнь, — без вас эта книга в буквальном смысле никогда бы не была закончена.


Введение

На страницах газеты «Правда», в номере от 31 декабря 1956 и 1 января 1957 года, спустя более чем десятилетие после первоначального запрета цензурой в двух частях был опубликован рассказ Михаила Шолохова «Судьба человека» [1]. Это произведение свидетельствовало о появлении нового типа послевоенного героя: в нем рассказывается история Андрея Соколова, водителя грузовика из Воронежа, который большую часть Великой Отечественной войны провел в немецком плену, прежде чем ему удалось совершить дерзкий побег и вернуться в советские окопы. Именно там, на фронте, он узнает, что его любимые жена и дочери погибли тремя годами ранее: их дом был уничтожен прямым попаданием бомбы. Анатолий, единственный сын Андрея, после смерти матери и сестер ушел в армию и стал быстро расти в званиях — теперь он был капитаном и командиром батареи «сорокапяток». Когда разделенные войной отец и сын выяснили, что они вместе направляются к столице Германии, они договорились встретиться в Берлине — лишь для того, чтобы утром Дня Победы разыгралась трагедия: прямо перед их встречей Анатолий был убит снайпером. В последующие недели Соколова демобилизуют, и он, понимая, что перспективы возвращения в Воронеж будут слишком мучительны для него, отправляется к своим друзьям в Урюпинск. Там рядом с чайной Соколов встречает мальчика-сироту Ваню, отец которого погиб на фронте, — он живет на милостыню и спит на улице, так как его мать тоже погибла. Раздавленный горем от потери собственной семьи и тронутый тяжелой долей мальчика, Соколов решает сказать Ване, что он и есть его отец. Когда «отец» и «сын» садятся в лодку, которая отвезет их к новой жизни в Кашарах, рассказчик этой печальной истории напоминает читателю, что «не только во сне плачут пожилые, поседевшие за годы войны мужчины.


Рекомендуем почитать
Британские интеллектуалы эпохи Просвещения

Кто такие интеллектуалы эпохи Просвещения? Какую роль они сыграли в создании концепции широко распространенной в современном мире, включая Россию, либеральной модели демократии? Какое участие принимали в политической борьбе партий тори и вигов? Почему в своих трудах они обличали коррупцию высокопоставленных чиновников и парламентариев, их некомпетентность и злоупотребление служебным положением, несовершенство избирательной системы? Какие реформы предлагали для оздоровления британского общества? Обо всем этом читатель узнает из серии очерков, посвященных жизни и творчеству литераторов XVIII века Д.


Средневековый мир воображаемого

Мир воображаемого присутствует во всех обществах, во все эпохи, но временами, благодаря приписываемым ему свойствам, он приобретает особое звучание. Именно этот своеобразный, играющий неизмеримо важную роль мир воображаемого окружал мужчин и женщин средневекового Запада. Невидимая реальность была для них гораздо более достоверной и осязаемой, нежели та, которую они воспринимали с помощью органов чувств; они жили, погруженные в царство воображения, стремясь постичь внутренний смысл окружающего их мира, в котором, как утверждала Церковь, были зашифрованы адресованные им послания Господа, — разумеется, если только их значение не искажал Сатана. «Долгое» Средневековье, которое, по Жаку Ле Гоффу, соприкасается с нашим временем чуть ли не вплотную, предстанет перед нами многоликим и противоречивым миром чудесного.


Польская хонтология. Вещи и люди в годы переходного периода

Книга антрополога Ольги Дренды посвящена исследованию визуальной повседневности эпохи польской «перестройки». Взяв за основу концепцию хонтологии (hauntology, от haunt – призрак и ontology – онтология), Ольга коллекционирует приметы ушедшего времени, от уличной моды до дизайна кассет из видеопроката, попутно очищая воспоминания своих респондентов как от ностальгического приукрашивания, так и от наслоений более позднего опыта, искажающих первоначальные образы. В основу книги легли интервью, записанные со свидетелями развала ПНР, а также богатый фотоархив, частично воспроизведенный в настоящем издании.


Уклоны, загибы и задвиги в русском движении

Перед Вами – сборник статей, посвящённых Русскому национальному движению – научное исследование, проведённое учёным, писателем, публицистом, социологом и политологом Александром Никитичем СЕВАСТЬЯНОВЫМ, выдвинувшимся за последние пятнадцать лет на роль главного выразителя и пропагандиста Русской национальной идеи. Для широкого круга читателей. НАУЧНОЕ ИЗДАНИЕ Рекомендовано для факультативного изучения студентам всех гуманитарных вузов Российской Федерации и стран СНГ.


Топологическая проблематизация связи субъекта и аффекта в русской литературе

Эти заметки родились из размышлений над романом Леонида Леонова «Дорога на океан». Цель всего этого беглого обзора — продемонстрировать, что роман тридцатых годов приобретает глубину и становится интересным событием мысли, если рассматривать его в верной генеалогической перспективе. Роман Леонова «Дорога на Океан» в свете предпринятого исторического экскурса становится крайне интересной и оригинальной вехой в спорах о путях таксономизации человеческого присутствия средствами русского семиозиса. .


Ванджина и икона: искусство аборигенов Австралии и русская иконопись

Д.и.н. Владимир Рафаилович Кабо — этнограф и историк первобытного общества, первобытной культуры и религии, специалист по истории и культуре аборигенов Австралии.