Судьба империи. Русский взгляд на европейскую цивилизацию - [59]

Причины делятся на две группы.

С одной стороны, народ (именно народ, а не «население») сменил веру лишь условно, в рамках краха светской веры как таковой. Вера в демократию у нас имеет крайне условный, имитационный и компенсаторный характер, ее пик пройден – он, собственно, пришелся на перестройку и начало 90-х годов. Именно на осознании этого реального исторического факта строится сейчас внутренняя политика российской власти. Украине еще только предстоит осознать последствия демократизации, которая не остановилась на рубеже веков, а продолжилась революцией 2004 года, поглотившей остатки советской государственности, унаследованной от СССР и УССР.

В России власть и государство имитируют демократию с согласия народа для временной передышки в противостоянии с Западом. Однако стратегической перспективы «управляемая демократия» как институт не имеет, поскольку мы все равно подлежим «демократическому демонтажу» и никакого другого применения эти инструменты не имеют. В управляемую демократию как высшее достижение цивилизации, признаваемое Западом, не верит не только русский народ. В нее не верит и так называемая элита, новые богатые, которые не готовы передать публичные функции власти и полномочия «профессиональным политикам», которым «доверяло» бы население. Новые богатые сами лезут во власть, не полагаясь друг на друга, стремясь самостоятельно обслуживать свою долю в приватизации, лично обладать престижем власти и влияния, иметь особую защиту и реальные права. Их самая высокая социально-политическая мечта – быть «меншиковыми» при императоре. Скрывать и прятать свое богатство они не готовы и не хотят.

Наше будущее заключено в отказе от механизмов светской веры как таковых, от управляемой всеобщей демократии. Оно в возвращении к исходным принципам христианской цивилизации – и в мистическом, метафизическом плане (для этого у нас есть христианская ортодоксия), и в рациональном, онтологическом плане, в плане продолжения всех линий русской философии, всех оснований исторической жизни нашего государства, всей практики русской власти.

С другой стороны, хозяйственный и экономический разгром России в ходе революции 1985–1999 годов не смог сломать несколько единых инфраструктур, ставших материальным скелетом сохраняющегося Российского государства. Это газодобывающие и газотранспортные мощности, система электроснабжения, железные дороги, космический ядерный щит со всем, что его обеспечивает. Это также реальный исторический факт. Опять-таки ничто не гарантирует сохранения этого положения в будущем, так как противник не прекращает поиска «слабых мест» в этих инфраструктурах и цели его не изменились.

В итоге мы находимся теперь в очень тяжелом положении, напоминающем 1942 год: Москву враг не взял, но продвинулся далеко в глубь страны и угрожает жизненно важным ее «органам».

Глава 5 Наш вызов

СССР построил общество фактического равенства, навязав его в качестве образца всем остальным государствам европейской цивилизации. Мы обладаем опытом современного городского коммунализма, далеко опережающим Запад. Ничего, кроме известного нам равенства и фактического бесклассового общества, за лозунгами демократии и прав человека в позитивном плане не стоит. Именно такое общество и было построено в СССР.

От реального развитого социализма СССР западный городской коммунализм отделял себя, прежде всего, утопией изобилия. Именно эта иллюзия довольства и достатка (и «подпирающее» ее потребительское общество) стали основным нашим соблазном, подталкивающим к разрушению собственного государства. Именно этот соблазн примирял с мыслью о допустимости немногочисленных личных сверхбогатств при выполнении принципов бесклассового, эгалитарного устройства общества в целом – также построенного и на Западе, хотя и в «догоняющем» режиме.

Однако богатство народа в целом охраняется только его государством. Наше государство не могло позволить себе изобилия. Исторические причины этого очевидны и хорошо известны. Но без суверенного государства мы от неизобильного скромного достатка перейдем уже к нищете по типу Африки, Азии, Латинской Америки. Утопия изобилия должна быть разоблачена.

Светская вера как искусственная конструкция имеет короткую историческую жизнь в отличие от «естественного язычества». Идолы демократии и прав человека разделят судьбу идолов коммунизма в самом недалеком будущем. А вот реальность бесклассового эгалитарного городского коммунализма, где единственным образующим социальную структуру процессом является распределение, останется.

Светская вера представляет собой этап социального проекта, когда все имеющие власть (т. е. собственно т. н. «элита») верят в то же, во что и все остальные. И веру эту продвигают. Их программу в этот период можно охарактеризовать как честную и публичную. Далее светская вера деградирует и распадается на идеологию и утопию (Карл Мангейм, 1929), то есть на социальное знание обладающих властью, как эту власть удерживать, и на утопическую веру всех остальных, обучающую подчиняться. Программу власти на этом втором этапе можно охарактеризовать как прагматичную, опирающуюся на рекламу и пропаганду утопии. На третьем этапе массы утрачивают утопическое доверие и власть рушится. Динамику третьего этапа мы хорошо себе представляем на собственном опыте.