Судьба драконов в послевоенной галактике - [14]

Я расстегнул пальто. Пот валил с меня градом. Меня мутило от вони, мне хотелось скинуть перемазанную одежду, но я боялся, что снова выйду в ледяной коридор, поэтому брел, обливаясь потом, задыхаясь.

Потом я услышал шум. То был шум какой-то слаженной человеческой работы. Я обрадовался. Люди есть люди: могут дать в морду, но могут дать и хлеба, а есть мне хотелось нестерпимо.

Я поспешил по коридору вперед. И скоро увидел вдали, как коридор, будто река, впадает в широченное пространство, где происходит какое-то копошение.

Я присмотрелся. В ярко освещенном зале копошились люди и подъемные механизмы. Когда же я догадался, что грузили люди и подъемные механизмы, что цепляли на крюки и отправляли на движущуюся ленту эскалатора, то мне захотелось повернуть назад. Но поворачивать было некуда.

Я шел прямым ходом к празднично освещенному залу, над которым висел плакат:

"ЛУЧШЕ СКОРМИТЬ ДРАКОНУ МЕРТВОГО, ЧЕМ ЖИВОГО!"

Полуголые, мускулистые, лоснящиеся от пота люди, грузившие окостеневшие голые тела других людей, были страшны.

Из бокового коридорчика мне навстречу вышагнул солдат. Это было настолько неожиданно, что я даже не испугался.

– Вонючка, – не то спросил, не то назвал меня солдат, – вонючка, что здесь делаешь? Марш в болото! Марш!

Он скинул с плеча винтовку и легонько ударил меня прикладом в грудь.

– Фу, – солдат сплюнул, – да ты свеженький? Недавно выкупался? Пшел…Что сказал?

Брезгливо морщась, солдат вытирал приклад о стену коридора.

– Эй, – один из полуголых остановился, прекратил работать, сбросил рукавицы, сунул их под мышку, – эй, служба, вонючка, конечно, первый сорт, но на фиг ты его гонишь? Он жрать, наверное, хочет… Погоди!

Полуголый подошел поближе. Он положил руки на нечто невидимое, прозрачное, и я рассмотрел, что коридор перед входом в зал перегорожен невысокой стенкой из прозрачного материала.

– Вонючка, – крикнул мне полуголый, – жрать, жрать хочешь? – он потыкал себе в ром пальцем. – Ам-ам хочешь?

Он обращался со мной, как с глухонемым или сумасшедшим.

Но я и в самом деле чувствовал, что не смогу выговорить ни слова.

Я закивал головой, искательно заулыбался: "Ам-ам", – выдавил.

– Говорящий… сскот, – выругался солдат.

Полуголый вынул из кармана штанов краюху хлеба, разломил ее.

– Вонючка, – крикнул он мне, подбрасывая на ладони краюху, – а ну покажи службе, чем в болоте кормят!

Может быть, эти слова, а может быть, все пережитые унижения, грязь, в которую меня втаптывали, хлестнули меня, словно бичом.

Я ощерился и зарычал. Я шагнул к солдату. Солдат попятился, навел на меня винтовку и щелкнул затвором.

– О! – охнуло за прозрачной стеной – от это охота! Бой быков! Вонючка против службы! Вонючка, вперед! Служба, стой крепко! Граница на замке, крепи оборону!

Полуголые столпились у прозрачной стены, гомонили, смеялись.

– Давайте работать, – неуверенно предложил солдат, не поворачиваясь к гомонящим. – Норму…

– Ты за нашу норму, – весело сказал полуголый, предлагавший мне хлеба, – не беспокойся: мы свою норму выполним. Ты лучше подумай, как пост сдавать будешь. Уже у тебя – гы – натоптано, а пальнешь сдуру, я тебе никого из столовских не дам. Понял? Сам – убил, сам и закопай… Вонючка, лови! Он бросил мне кусок хлеба.

Я поймал и стал кланяться.

– Эй, – крикнул стоявший рядом с моим благодетелем высокий лысый мужчина, – вонючий, победитель драконов, я тебе еще хлеба дам – поди обними солдатика. Облобызай друга.

Я посмотрел на солдата.

Ужас стоял в его глазах.

– Уходи, – солдат махнул дулом винтовки в сторону, – слышишь? Проваливай… Убью ведь… У меня патрон уже дослан. Ты дурной будешь, еще шаг сделаешь…

Пятясь и кланяясь, я начал отходить.

Я отходил, торжествуя; я жевал кус хлеба. Я второй раз победил, выиграл. "Вонючка" так "вонючка", зато живой и страшный даже для солдата с заряженным ружьем.

Довольно скоро я дошел до "болота" и порадовался тому, что успел съесть хлеб: здесь вонь стояла нестерпимая.

Я шел и твердил про себя строчки, прочитанные наизусть Мэлори: "Постой, Димитрий, наконец… постой, Димитрий, наконец я слышу речь не мальчика, но мужа…" Что они ко мне привязались? "Немальчиканомужа, немальчиканомужа…"

"Ничего, – думал я, – найду "отпетых", скажу, принимайте! Кстати! А где здесь глазыньки, глазыни, глазуньи где?"

Глаза дракона были привинчены вдоль стен, как зеркала, отражающие друг в друге белый свет.

И тут я увидел дракона.

Дракон был невелик ростом. Дракон стоял на мясистых когтистых лапах, а передние лапы дракон сцепил на полном животе.

Дракон был лыс. Дракон улыбался.

Он, наверное, только что пожрал, потому что хвост его мерно поколачивал пол коридора, а в животе у рептилии приятно урчало.

Дракон рыгнул и пошел на меня. Я понял, что он сейчас будет меня бить, что жрать он меня будет потом, когда проголодается.

Я не испытывал ни страха, ни отвращения – я ждал своей участи.

Дракон толкнул меня в грудь. Толкнул не сильно, и я не упал.

Тогда дракон стал на четыре лапы, и я подивился тому, какой же он маленький – размером с теленка, не больше.

Дракон стал пихать меня лысой башкой, и я увидел на затылке дракона остатки седеньких волос. Меня передернуло от отвращения. Что может быть безобразнее человекообразности рептилий и рептильности человека?