Судьба барабанщика. Хардроковая повесть - [5]

«Любовь! – думал я. – Но ведь любви и кругом нашего дома немало. Вот напротив, возле шахты метро, тусуются блатари, и у них, может быть, тоже есть какая-нибудь красивая. А вон в общежитии живут хачики, и у них, наверное, есть тоже. Однако же от любви ихней винтовки не ржавеют, самолёты с неба не падают, а всё идёт своим чередом, как надо».

Оттого ли, что я долго лежал и думал, оттого ли, что я объелся колбасы и селёдки, у меня заболела голова и пересохли губы. И на этот раз я уже сам обрадовался, когда звякнул звонок и ко мне ввалился Юрка.

В одну минуту мы вылетели на улицу. Дальше всё пошло колесом. В этот же день я купил у монтёра Витьки Чеснокова за семьдесят пять рублей оказавшуюся изрядно поношенной ударную установку «Ямаха». И в этот же день к вечеру на Пушкинской площади Юрка подвёл меня к трём задумчивым молодцам-готам, которые терпеливо рассматривали рекламную витрину кино.

– Знакомься, – сказал Юрка, подталкивая меня к мальчишкам. – Это Женя, Петя и Володя, из восемнадцатой школы. Огонь-ребята и все, как на подбор, сатанисты. 

«Огонь-ребята» и сатанисты – Женя, Петя и Володя, – как по команде, повернулись в  мою сторону, внимательно оглядели меня, и, кажется, я им чем-то не понравился.

– Он парень хороший, – отрекомендовал меня Юрка. – Мы с ним заодно, как братья. Отец в тюрьме, а мачеха в Турции.

«Огонь-ребята» молча поклонились мне, а я чуть покраснел: «Мог бы, дурак, про отца помолчать – хорош гусь, скажут товарищи». Впрочем, сидящий в тюрьме отец, как стало понятно, уважение вызывал и у сатанистов. По крайней мере, новые товарищи ничего обидного мне на это не сказали, и, посовещавшись, мы все впятером пошли в кино. На «Экзорциста», которого я и так неоднократно видел.

Вернувшись домой, я узнал от дворника, дяди Николая, что опять заходил гитарист Павел Барышев и крепко-накрепко наказывал, чтобы я завтра же зашёл в нашу полуподвальную каморку при школе, где мы репетировали, так как у него ко мне есть дело.

На следующий день в каморку я всё же заскочил. Вместе с Барышевым встретил меня там незнакомый парень, отрекомендованный Павлом как новый наш бас-гитарист. Звали его Матвеем. Прежний, прыщавый и косоглазый, но весёлый и общительный балагур Егор Назаревич из коллектива свалил.

Причину его ухода я знал и без объяснений Барышева. Он лишь подтвердил витавшее в воздухе предположение: творческие разногласии. Хард-рок Егор по большому счёту не любил, предпочитал новую волну или припопсованный панк и, едва получив предложение от сотрудничавшего с Москонцертом инструментального коллектива, который выступал аккомпаниатором для многочисленных московских звёздочек, тут же предложение это принял. По слухам, коллектив собирался обслуживать гастрольное турне по сельским клубам Московской области шестнадцатилетней восходящей звезды «интеллектуального попа» Маруси Синицыной.

Слышал я пару раз эту Марусю. Ничего, шарм есть, но это, пожалуй, всё. Рассчитывать со своим убогим репертуаром, ориентированным на недалёких сельских подростков, ей было по большому счёту не на что.

В душе, однако, вспыхнула секундная зависть. Всё же это была профессиональная работа, за которую платили деньги. Не то что у нас, претенциозная любительщина.

Мысли эти я тут же отогнал, потому что не хотел обижать ими Барышева, которого искренне уважал, а вслух сказал так:

– Эх, ну и гадиной же оказался этот Назаревич! А ещё металлистом прикидывался.

Матвей лишь улыбнулся на мои слова, видимо что-то про себя подумав. Может быть, и то, что и сам он сменил немало групп и далеко не все исполняли они хард-рок, а потому наверняка какие-то горячие головы в других коллективах в сердцах называли его предателем и гадиной.

Павел же лишь едва заметно пожал плечами – мол, скатертью дорога, никого не держим. Заговорил он совсем о другом.

– Слышал, через пару дней в Парке Культуры – Фестиваль пролетарского рока?

– Да ты что! – обрадовался я. – Кто выступает?

– Хэдлайнерами идут «Назарет» и польский «Бегемот». Сильная команда. Блэк-метал, очень яростный, до костей пробирает. Ну, и наши будут: «Ария», «Чёрный кофе», «Облачный край».

– Непременно пойду! – заверил я всех.

И тут же не преминул похвастаться покупкой ударной установки. Парни покупку одобрили.

– Ну что же, – похлопал меня по спине Барышев, – теперь за барабанщика можно не волноваться.

Вскоре мы прямо так, в усечённом составе – отсутствовал ритм-гитарист Володя Суханычев – приступили к репетиции. Программа, с которой «Серебряный четверг» готовился выступить на ближайших школьных танцах, коим произойти предстояло в первых числах сентября, сразу же после начала нового учебного года, состояла из классических хитов англо-американских групп и нескольких песен на русском самого Барышева. За них он особенно нервничал, так как сомневался в своих композиторских талантах.

После первой же песни Матвей, оказавшийся чудо каким сильным басистом, сделал мне несколько замечаний. Точнее сказать, советов, так как были они высказаны дружелюбно и вежливо.

– Подожди, подожди громыхать, громобой ты наш! – осадил он меня с улыбкой. – Много шума производишь, а толку мало. Ритм не рождается. А Ритм, брат, – я понял, что и он относится к этому понятию с огромным уважением, достойным большой заглавной буквы, – он этого не любит. Ритм – это когда внятно и с чувством. Когда пронизывают тебя насквозь, словно шампуром, и никуда подеваться невозможно, оттого что всё в этом Ритме чётко и естественно. Оттого, что цепляет он тебя помимо своей воли. Хорошим Ритмом, Серёга, можно и демонов с того света вызывать. Попробуй-ка чуть наискосок сыграть.