Судьба адмирала Колчака. 1917-1920 - [16]

Здесь Колчак непреднамеренно раскрывает свои чувства. Мы даже не знаем, было ли это письмо закончено и отправлено, не говоря уж о том, получено ли. Однако очевидно, что женщина, которой письмо адресовалось, была важна Колчаку по меньшей мере год, и можно с большой уверенностью предположить, что именно о ней примерно через двадцать месяцев в иркутской тюрьме председатель Чрезвычайной следственной комиссии спросит пленника: «Здесь добровольно пошла под арест госпожа Тимирева. Какое она имеет отношение к вам?»

На что Колчак ответил: «Она – моя давнишняя хорошая знакомая… Когда я ехал сюда, она захотела разделить участь со мною».

Глава 5 Скрытые силы

В апреле 1917 года германское правительство предоставило Ленину, находившемуся тогда в ссылке в Швейцарии, возможность проезда через свою территорию. С тридцатью одним соратником Ленин вернулся в Россию. Через Германию до Швеции они ехали в специальном поезде, но не «опечатанном», как гласит легенда, правда, путешественникам пришлось терпеть ограничения, одним из которых, к великому неудобству русских, был запрет на курение. Уилер-Беннетт отмечает: «Предположение о том, что, путешествуя через Германию в Россию, Ленин действовал как немецкий агент, смехотворно». И хотя на самом деле Ленин не был орудием в руках немцев – скорее наоборот, – в странах Антанты этот вывод считали совершенно очевидным.

Путешествие Ленина было фактом. Документы, подтверждающие сей факт и отражающие его неправильные толкования, а также некоторые фальсификации, появились в Петрограде и в начале 1918 года были куплены мелким американским чиновником. Это было единственным свидетельством того, что Германия организовала большевистскую революцию, однако заблуждение твердо обосновалось в голове союзников. По выражению Кеннана, «немцы, в их глазах, были единственным источником всех зол; все плохое немедленно приписывалось Германии».

Широко распространилось мнение – по сути своей невероятное – о том, что большевики не только финансировались, но и в значительной степени контролировались Берлином.[16]

Одно из огорчительных следствий этой теории касалось немецких, австро-венгерских и других военнопленных, захваченных русскими. Из приблизительно полутора миллионов[17], не считая турок, немцы составляли лишь десять процентов. Половина или чуть больше военнопленных находились в Сибири. В марте 1918 года после ратификации Брестского мира пленные, многие из которых уже довольно широко пользовались личной свободой, формально вообще потеряли статус военнопленных, однако из-за хаоса на русских железных дорогах их репатриация, в лучшем случае, была медленным процессом. Появились доклады о том, что эти огромные массы брошенной на произвол судьбы солдатни получают или сами достают оружие. В скором времени военнопленные стали стратегическим пугалом.

Так никогда и не выяснилось, как именно, по мнению Антанты, они могли навредить ее делу. Достаточно было того, что о них думали как о немцах, и, хотя подавляющее их большинство вовсе таковыми не являлось, фантастическая теория большевистско-германского заговора становилась все более грозной и загадочной. Британцы боялись, что застрявшие в Туркестане станут ядром военного контингента, угрожающего Индии. В газетном интервью 23 апреля 1918 года французский посол в России говорил о немцах, «пытающихся организовать колониальные центры в Сибири». Также не исключалась возможность использования военнопленных для переправки ценных военных материалов в Германию. И наконец, появлялись сообщения о их вербовке в Красную армию.

Для этих сообщений действительно имелись некоторые основания, однако в большинстве случаев опасения Антанты в отношении пленных были на удивление нереалистичными, ибо политики совершенно игнорировали человеческий фактор и снова смотрели на ситуацию с точки зрения шахматистов. Здесь, здесь и здесь (говорили эти стратеги) скопилось так много сотен тысяч вражеских солдат, что сдерживать их далее невозможно. Они – сметенные с доски пешки, которых, как это ни прискорбно, вернули в игру. Как противник передислоцирует их?

На этот вопрос стоило бы отвечать лишь в том случае, если бы люди не были подвержены ностальгии, болезням, недоеданию и деморализации. Здравый смысл должен был подсказать стратегам Антанты, что военнопленные, в большинстве своем свыше трех лет содержавшиеся в тяжелых условиях и принадлежавшие к полудюжине враждебных национальностей – причем офицеры были изолированы от рядовых, – могли быть в российской ситуации не более чем ничтожным фактором. Однако здравый смысл едва ли был главной составляющей стратегии интервенции. Все продолжали доверять множившимся сообщениям о том, что военнопленные, несмотря ни на что, представляют серьезную угрозу. Типичный пример – заявление помощника британского военного атташе в Пекине 3 июля 1918 года: «Нет никаких сомнений в том, что в Забайкалье огромными темпами возрастает влияние Германии».

И это заявление, и многие ему подобные были вздором, хотя советские власти действительно делали все возможное, дабы заставить военнопленных отказаться от службы их родным странам и вступить в Красную армию. Вначале это происходило в значительной мере по идеологическим мотивам. Большевизм проходил наивную, почти сентиментальную фазу ожидания в ближайшем будущем мировой революции. Военнопленным представлялся шанс стать «интернационалистами» – как называли тех, кто поддавался пропаганде, – на основополагающем этапе. Позже, когда Троцкий взялся за реорганизацию Красной армии, необходимость в рекрутах, особенно в уже тренированных солдатах, заставила обратить особое внимание на военнопленных. С самого начала количество добровольцев оказалось неутешительно малым, но эта преграда могла быть и была преодолена предоставлением привилегий, включая иногда усиленное питание для тех, кто вступал в Красную армию добровольно. Такими практичными методами удалось сколотить значительное войско на бумаге, однако и оно составляло лишь около пяти-шести процентов общего числа военнопленных. Мало кто из «интернационалистов» имел оружие, к тому же им – за исключением одного или двух случаев – не разрешалось формировать собственные отряды; их распыляли по русским воинским частям.