Суд матери - [21]

Т р о п и н и н. Постойте.

В а р в а р а  П е т р о в н а (задержалась). Да не мучайте вы себя, Юрий Михайлович, чего уж чужую беду на плечи взваливать, свою-то не всегда снесешь.

Т р о п и н и н. Погодите.

Пауза.

Ваш сын не будет отдан под суд. У армии достаточно сил, чтобы воспитать, человека из него сделать. Идите, мать. Идите.

Гаснут лучи света. В темноте вновь громко зазвучала солдатская песня. Оборвалась.

КАРТИНА ВТОРАЯ

В темноте возникает вой сирены. Слышен топот солдатских сапог, слова команды, рев заводимых моторов. Стихает.

Загорается свет.

Граница учебного полигона. В березовой рощице разбита палатка медсанслужбы. Здесь  О р л е н е в а  и  Я б л о к о в а. Елена в форме майора, поверх которой накинут белый халат.

Со стороны полигона доносится грохот разрывов, треск автоматов, крики: «Ура!»

Я б л о к о в а. Утром на работу топаю, гляжу, а в военном городке никогошеньки нету, одни ребятишки на улице воробьями копошатся. Сердце от страха зашлось. Неужто, думаю…

Е л е н а. Ночью всех по тревоге подняли. По учебной тревоге.

Я б л о к о в а. Вот и кинулась сюда на полигон. (Прислушалась.) Стрельбу-то какую подняли. Это что они так друг в дружку палят?

Е л е н а. «Красные» против «синих», одни держат оборону, другие атакуют. Боевая учеба.

Я б л о к о в а. И дерутся по-настоящему, и снаряды, и пули настоящие?

Е л е н а. Где надо, там применяют и настоящие.

Я б л о к о в а. А ну как перепутают?!

Молчание.

Нервы у вас, Елена Владимировна, нечеловеческие.

Е л е н а. Жена солдата. Привыкла.

Я б л о к о в а. Да и сами майор по званию…

Е л е н а. А я и в медицинский-то пошла, наверное, ради того, чтобы с мужем быть вместе. Всю жизнь вместе.

Я б л о к о в а. Ну, за полковником — это еще можно.

Е л е н а. Тогда-то он еще старшим лейтенантом был.

Я б л о к о в а. Все не прапорщик. Как мой. Надо же: ни тебе офицер, ни тебе солдат.

Е л е н а (не сразу). Не любите вы его, Фаина.

Я б л о к о в а. Муж он мне, что ли, любить-то обязательно?

Е л е н а. Зачем же тогда его и себя мучить?

Я б л о к о в а. Отпустила б, так к другой ведь уйдет. Добро бы к лучшей, сама бы спровадила, а то будет шатуном шататься или мымра какая-нибудь подцепит.

Е л е н а. Поженитесь.

Я б л о к о в а. Что это будет за жизнь? Старую армейскую поговорку знаете, когда у офицера тройной праздник: в баньке побыл, рюмочку выпил и ночь спокойно поспал под боком у жены!.. А недавно гляжу в окно, ребятишки играют, и мальчонка лет этак шести такую же девчушку кличет: «Онищенко!» Не по имени, а как взрослые друг к дружке, будто военные. «Онищенко!» — всплакнула даже… Во имя чего нам все это?

Пауза.

Е л е н а. Помню, как-то мужа вот так же по тревоге подняли. Вскинулась, а… волосы к подушке примерзли: зима была на дворе, а мы в землянках еще жили. Взяла нож кухонный и отрезала. А косища была, ну, верите, с руку.

Я б л о к о в а. Косу такую?! Я бы ни в жисть!

Е л е н а (не сразу). Одна моя подруга от мужа-сапера ушла. А он приказ в ту ночь получил объект разминировать. На мине и подорвался. Нервы сдали.

Я б л о к о в а. Господи…

Е л е н а (обняла ее за плечи). А ведь есть и у нас свои радости. Зайди в любой дом, в любую семью — последнее от себя оторвут, и хлеб, и кровь, и кров. А случись какая беда — любому своего ребенка доверить можно: будет и ухожен, и лаской согрет, и никогда не узнает, что такое… сирота. Братство людей военных — это великое братство.

Над рощей пролетело звено десантных самолетов.

Я б л о к о в а. «Аннушки» пошли… Сейчас десантников сбрасывать будут. Сотни куполов в небе, красотища!

Е л е н а. Каждый прыжок — это кусок от сердца…

Я б л о к о в а. И ваш там?

Е л е н а. Сегодня у него тысячный прыжок.

Я б л о к о в а. Прыгал столько?! Это же надо — тысяча!

Е л е н а. Первое время, бывало, он в самолет, а я — за спицы и вязанье: говорят, нервы это успокаивает. Верите, глянула как-то — полон чемодан недовязанных вещей лежит. Храню как память. А вы давно в торговле работаете?

Я б л о к о в а, Пятнадцать лет за буфетной стойкой. Чего уж тоже не насмотрелась только. Официантка одна у меня работала. Как клиент сдачи у нее потребует — она рыдать начинает. А одна мужу изменяла лихо, никак поймать не мог. Муравьи подвели: из лесу пришла, а они на мужа набросились, кусаются, проклятые. Разошлись.

Е л е н а (укоризненно). Фаина Никитична, вечно у вас истории какие-то анекдотические…

Я б л о к о в а. Ох, язык у меня, недаром здесь прозвали «Би-би-си!»

Где-то неподалеку вспыхнула солдатская песня.

Не мой ли это прапорщик роту свою ведет? (Быстро прихорашивается.) За подкрашенными глазами нужен глаз да глаз, не то краска потечет.

Е л е н а (надела халат). С учений возвращаются. Ну, мне пора на осмотр. (Уходит в палатку.)

Я б л о к о в а. И я сгину. А то еще подумает, что по нем сохну… (Исчезает.)

Голос Алейникова: «Рота, стой! Вольно. Привал».

Появляются прапорщик  А л е й н и к о в  и старший сержант  Д о б р ы д е н ь. За ними  Ф е д о р, Ч х е и д з е, А х м е д о в  и  М а р у т а. Они в голубых беретах, защитной форме, из-под расстегнутого ворота видны голубые тельняшки, в руках автоматы, у пояса нож.