Суд и ошибка - [26]

Мистер Тодхантер извинился и возобновил расспросы, которые сам он находил весьма искусными. О мисс Норвуд он узнал очень много нового. Ему сообщили фамилию ее импресарио, он выяснил, что мисс Норвуд входит в число арендаторов театра "Соверен", что она могла бы без труда находить деньги на каждую новую постановку, поскольку все театралы из Сити готовы финансировать ее спектакли, но она предпочитает ни от кого не зависеть. Узнал он также, что по доброте душевной мисс Норвуд давала младшей дочери Фарроуэя, Фелисити, роли в целых трех пьесах подряд, пока не стало ясно, что бедняжка совершенно бездарна — настолько, что даже Джин не отважилась впредь рисковать своей репутацией.

— Боже мой, какой удар для бедняжки! — мистера Тодхантера искренне тронуло фиаско Фелисити.

— Да, несчастная девочка долго не могла оправиться от него. Правда, она повела себя глупо, проявила чудовищную неблагодарность, особенно если вспомнить, сколько шансов ей дали. Артистический темперамент, что поделаешь! И хуже всего, когда применения ему не находится. Если это и в самом деле артистический темперамент. Слава богу, со мной ничего подобного не бывало, не без самодовольства продолжал Фарроуэй. — По правде говоря, я считаю, что это попросту возвышенное название дьявольского эгоизма — название и оправдание.

Но мистер Тодхантер не имел ни малейшего желания отвлекаться на обсуждение проблемы артистического темперамента. Он хотел знать, какую глупость и неблагодарность проявила Фелисити Фарроуэй, и спросил об этом ее отца.

— О, не знаю, — Фарроуэй рассеянно подергал себя за аккуратную бородку. Мистер Тодхантер обратил внимание на его руки — белые, маленькие, изящные, как у женщины, с длинными чуткими пальцами. Руки истинного артиста, подумал мистер Тодхантер, а между тем он всего лишь кропает популярные романы.

— Не знаете?

— В точности — нет, но вы же понимаете, как это бывает. Она оскорбила свою благодетельницу, укусила руку, кормящую ее, обвинила в случившемся всех, кроме самой себя, и, конечно, твердила, что она — великая актриса, которой завистники не дают занять подобающее место. Словом, вы понимаете… Все эти тривиальные жалобы на жестокую судьбу… Бедняжка, я так боялся скандала! Пожалуй, это я во всем виноват. Не следовало принимать ее капризы всерьез.

— Стало быть, она ушла со сцены?

— О да. Ей так и не удалось найти другую работу после того, как Джин уволила ее из труппы за отсутствие таланта. Знаете, такие слухи расходятся быстро.

— Полагаю, она вернулась домой?

— М-м-м… нет, — Фарроуэй замялся. — Кажется, нашла другую работу. Но признаться, после той ссоры мы с ней не виделись.

— Интересно, какую работу может найти девушка? — бесхитростно полюбопытствовал мистер Тодхантер, ковыряя заварной крем, который он заказал к нескрываемому ужасу метрдотеля. По досадной случайности, мистер Тодхантер не учел, что не везде крем готовят так, как миссис Гринхилл у него дома.

Фарроуэй слишком злоупотребил сначала коктейлями, которыми щедро угощал его мистер Тодхантер, а потом — шампанским, чтобы возмущаться столь бесцеремонным вторжением в его личную жизнь. Напротив, он оставил тему антиквариата и охотно разговорился о себе и своей семье.

— Виола, моя старшая дочь, говорила, что глупая девчонка работает в каком-то магазине. Это уж совсем ни к чему! Мать была бы очень рада, если бы она вернулась домой. Принимать от меня содержание Фелисити не желает. Категорически отказалась, раз и навсегда! Фелисити всегда была независима, равнодушно продолжал Фарроуэй. Казалось, его ничуть не заботит, что будет с его дочерью дальше и по какой причине. — Превосходное шампанское, Тодхантер.

— Рад, что оно вам понравилось. Позвольте мне заказать еще бутылочку, сам мистер Тодхантер пил ячменный отвар, полезный для почек.

— Нет-нет, вторую я один не одолею.

Мистер Тодхантер с притворной беззаботностью подозвал метрдотеля и заказал вторую бутылку.

— Только без льда, — добавил он, вероятно осмелев от ячменного отвара. Этот джентльмен предпочитает пить шампанское, как полагается — охлажденным, но без льда.

Метрдотель, первосвященник этого заведения, который, подобно его товарищам по ремеслу, слабо разбирался в винах, удалился, чуть не лопаясь от ярости. Мистеру Тодхантеру стало легче. Вторая бутылка шампанского привела его к новым открытиям. Он узнал фамилию и адрес замужней дочери Фарроуэя, проживающей в Бромли, выяснил, что миссис Фарроуэй никогда не понимала своего супруга, что Фарроуэй не виделся с женой уже семь месяцев, за прошедший год не написал ни одного романа и в ближайшем будущем не рассчитывает взяться за новую рукопись.

— Никак не могу заставить себя, — плакался Фарроуэй. — Мне ненавистна эта работа — строчить слезливую чепуху для посетителей провинциальных библиотек. Я всегда ненавидел ее, но раньше еще как-то мог с ней примириться. Мне казалось, у меня есть чутье, даже талант. А теперь я потерял веру в себя после того, как встретился с подлинным талантом.

— С подлинным талантом? — переспросил мистер Тодхантер.

— С Джин, — торжественно объявил Фарроуэй. — Она открыла мне новый мир эмоций. До знакомства с ней я вообще не жил. Всю жизнь я был глухим, слепым, немым, зашоренным — назовите это, как хотите. Но теперь, когда я знаю, что такое любовь, я не могу и дальше писать о том, чего не существует.